— Берут, — довольно пропела баба Нина, кивнув на разложенные доски, — не успеваю выкладывать…

Сауле смущенно зарделась: действительно, среди нехитрого товара не осталось ни одной разделочной доски с рисунком.

Баба Нина бесцеремонно забрала у Сауле пакет. Заглянула в него и разочарованно пробормотала:

— Всего две принесла? Чего ж так мало? Даже выложить нечего, как раз две доски я обещала девкам с овощного ряда отложить, на подарки хотят.

Сауле пожала плечами. Не хотелось объяснять, что сейчас совсем нет свободного времени, на носу защита, два месяца осталось, а у нее еще дипломная работа не написана.

Баба Нина протянула сто рублей. Сауле неловко сунула их в карман пальто. Глупо, но она почему-то стеснялась доставать кошелек и укладывать деньги туда.

И так же неловко было напоминать старухе о задолженности.

Сауле отобрала для работы пять ровных бездефектных досок и, пряча глаза, еле слышно сказала:

— Вы обещали сегодня вернуть пятьсот рублей…

Она мучительно покраснела: баба Нина явно не расслышала. Рассчитывалась с покупателем.

Молодой парень неумело держал обеими руками самую большую разделочную доску и вяло протестовал против мелочи. Баба Нина собиралась дать ему сдачу пятидесятикопеечными монетами — целых двадцать рублей! — где она только их насобирала…

Сауле неуверенно оглянулась на автобусную остановку, больше всего на свете хотелось плюнуть на деньги и уехать домой. В конце концов, не так уж и нужны эти пятьсот рублей, они с Китенышем не голодают.

И все же Сауле не ушла. Парень так и не взял у старухи всей суммы, терпения не хватило ждать, пока она отсчитает монетки. Тем более баба Нина все сбивалась и сбивалась, начиная сначала.

Сауле сочувственно посмотрела мужчине вслед: вряд ли у него есть лишние деньги, уж очень одет скромно. Наверняка женат и при ребенке, вон из пакета торчит яркая игрушечная машинка, да и купленная доска о том же говорит.

Сауле отогнала предательскую мысль, что баба Нина — неплохой физиономист. Она могла специально дать сдачу мелочью, чувствовала — молодой человек не станет дожидаться конца ее расчетов. Пожилой даме, например, баба Нина без разговоров сдала десятками. И беременной женщине тоже.

«Может, у нее просто не осталось бумажных денег, — одернула себя Сауле. — Кто-то ведь дал эту мелочь, не домой же нести…»

— Мы договаривались, что сегодня вы отдадите пятьсот рублей, — робко начала она.

И снова неудачно: баба Нина как раз начала ругаться с соседкой, чтоб та отошла со своими семечками подальше. Мол, ее покупатели закрывают товар.

На взгляд Сауле, симпатичная молодая женщина стояла достаточно далеко, торгуя сырыми семечками из большого полиэтиленового мешка. И больше двух-трех покупателей около нее не собиралось. Но спорить женщина не стала и, покраснев от натуги, оттащила мешок подальше.

— Баба Нина…

— Ах ты ж, паршивка эдакая! — Старуха ястребом кинулась на замурзанную маленькую девчушку.

Сауле поморщилась от жалости: малышку поймали, как говорится, на месте преступления. Она только что вытащила из большой хозяйственной сумки уже надкусанную хозяйкой булочку и теперь судорожно прижимала ее к грязной куртке.

— Воровка бессовестная, — с ненавистью шипела баба Нина, выкручивая из тощих ручонок свою булку. — Развелось вас как собак, на секунду честным людям отвернуться нельзя…

Девчонка молчала, но в трофей вцепилась намертво. И смотрела на торговку с ничуть не меньшей ненавистью, почему-то не делая попыток к бегству.

«Пожалуй, помладше Китеныша. Года четыре, не больше. Ах ты боже мой, маленькая какая…»

Сауле суетливо нашарила в сумке кошелек и вслепую вытащила десять рублей.