Перевернул эту штуку и ладонью от дождя прикрыл, чтобы вовнутрь не капало. И все, как бараны, уставились на эту дырку.

Витёк говорит:

— Погоди… а светил-то он как? — забрал тыкву эту из рук у Артика, сунул в дырку палец и покрутил. — Что за хрень, — говорит, — не пойму. Пустая же! Только на стенках плесень какая-то… или тина.

А точно. У него на пальце осталось что-то такое, то ли серое, то ли зелёное, липкое.

— Эти, наверно, не работают, — говорю. — Долбоклюи какие-нибудь лампочки вывинтили — лес же!

Динька говорит:

— Лампочки вывинтили, а провода где? — и второй шар поднял, тот, что с другой стороны. Та же самая песня, ёлки: тыква с дыркой, пустая.

— С собой унесли, — говорю. — Цветной металл, блин. Может, загнать хотели.

Динька то место в нишке, где шар стоял, рукавом потёр. Гладкая площадка. Никаких следов проводов. Никаких выключателей. Фигня какая-то.

Артик у Вити тыкву забрал и аккуратно её пристроил на место. И повернулся — морда странная, задумчивая такая… нехорошо задумчивая.

Когда в автобусе мы в «Иглу» ехали и на КПП остановились — у него такая же задумчивая морда была.

— Джентльмены, — говорит, — а ведь никаких лампочек в этих шарах не было… и в том фонаре, который мы наблюдали ночью — тоже не было. И я почему-то уверен: это рабочие фонари.

Витёк криво ухмыльнулся, нос сморщил, спрашивает:

— И как они, по-твоему, светят? На этом липком говне, что ли?

А Артик кивает.

— Точно, — говорит. — В десятку, Витя. Я бы предположил, что это липкое говно — культура каких-то светящихся организмов. Кто-то поселил их внутри высушенного плода — и они, вероятно, питаются чем-то на его стенках, а по ночам светят. Как светлячки или гнилушки, только, как видите, гораздо ярче. Такие дела.

— Ни фига себе! — говорю. — Не наша технология!

Ведь точно же, ёлки! Похоже ведь! Артик, конечно, тюкнутый, но соображает хорошо: всё сходится. Гнилушки светятся, точно. А эти сопли внутри — на гнильё похожи…

А Артик посмотрел на меня — и даже лыбиться не стал. Видно было, как он умотался, глаза ввалились, синячищи — и дождь у него по морде тёк, как слёзы.

— Не наша, — говорит, — технология, Сергей. Твоя правда. И всё то, что мы тут наблюдаем… дорога, мост, фонари… не земная технология. Не человеческая технология.

И никто не стал спорить. Точно же, блин. Не человеческая.

Испытатель №25

Бежал я через силу. Вообще не знаю, как мне удавалось бежать. У меня болело в груди.

Я бы предположил, что ночь, проведённая в лесу, предоставила мне отличный бронхит с неплохими шансами перейти в пневмонию — если бы дело было дома, на Земле. Здесь…

Здесь это мог быть любой вирус. Любой. Или не вирус — кто-нибудь мог есть мои бедные лёгкие изнутри без моего разрешения. И я подумал, что, по-видимому, первым… как это говорится о человеке моей комплекции? Перекинусь или дуба дам? Эх, в данном конкретном случае явно скажут просто: гигнулся Артик…

Откуда вообще у меня взялась энергия на бег? Мне было тяжело дышать. Видимо, меня подняли страх и надежда: я боялся остаться в лесу один и надеялся, что мы всё же найдём людей.