Динька вздрыгнулся и говорит, чуть не плача:

— Да что ж это за жизнь-то?! Только заснул… — и глаза трёт.

Но главное дело — костёр шипит. Шипит мой костёр — и я вижу: погаснет. Кирдык нашей ухе, ёлки.

Хорошо ещё, что камушек — тот самый, главный камушек, серенький такой, вроде как с кусочками слюды вплавленными — у меня в кармане, рядом со сложенным ножичком. Костёр зажжём, конечно. Но ведь — когда? Дрова-то будут сырые, блин, и земля сырая — дождь зарядил только так. И рыбу в дождь ловить — тоже не факт, что хоть что-нибудь поймается.

Что делать… Отошли от нашего пляжика поглубже в лес, думали — под деревьями меньше льёт. Щас! Стоим, смотрим, как наш костёр заливает. Пяти минут не прошло — огонь совсем погас, а мы промокли до нитки. Артик закашлялся — и кашлял, и кашлял. Витёк ему по спине врезал, а Артик сказал:

— Так ты только синяков мне наставишь, — и снова закашлялся. — Я слегка простужен, по-моему. Мы вчера вечером вымокли и так и не высохли толком, а сегодня похолодало и дождь пошёл…

Витёк чутка подумал. Он вообще командира из себя строил изо всех сил, но долго не думал. Мыслитель, фиг ли… Так вот, минуты не прошло — решил уже:

— Так. Ша. Сейчас — бежим по берегу по направлению к фонарю. А потом решаем, куда дальше.

Динька спрашивает:

— З-зачем бежим-то? — а у самого губы синие, и зубами лязгает, как шакал.

А Витёк:

— Затем, что замёрзли все. Побежим — и согреемся. Только к кустам не подходите близко — там пиявки могут быть.

Артик и тут разулыбался. Хоть поленом его лупи — смешно дураку, что нос на боку…

— Я бы, джентльмены, откровенно говоря, предпочёл пробежке горячий кофе с мёдом, лимоном и свежими булочками… нет, с бутербродами…

Нашёл момент о жратве гнать! Я уже хотел ему двинуть — Витёк остановил:

— Стоп. Сменили тему — и бегом марш!

Ладно. Побежали.

Где — по песку, где — по воде. Вода холодная. С одной стороны, движения, вроде, греют, с другой — вода холоднущая, ноги мокрые, сверху льёт, в животе крутит… Куда бежим, зачем — нихрена не понятно; серое кругом всё такое, мутное, между деревьями — туман… Я не против, чтобы побегать — но так погано я никогда не бегал. Просто так погано, что прямо лёг бы и помер.

Только другим-то, гляжу, хуже моего, ёлки.

Артик всё кашлял, откашляется — и дальше. Динька быстро начал отставать — и Витя выдохнул:

— Легче, пацаны. Не олимпиада, — и все чутка притормозили.

Добежали до поворота реки минут за десять, я так думаю. И Артик остановился.

— Фонарь, — говорит, — господа.

И все остановились. Смотрю, на другом берегу странная штуковина. В «Икее» продаются такие абажуры японские, блин, или китайские, я не разбираюсь — вроде как из бумаги, что ли. Неровные такие, шершавые. Вот такая там была штуковина на столбе. Неровная. Не совсем круглая, а кривая какая-то. И на вид шершавая.

Витёк говорит:

— Прикол… вчера круглым казался.

А Артик откашлялся и говорит:

— Из-за света. Какая странная лампа… она ведь не стеклянная и, кажется, не пластмассовая… Из чего это сделано? Если бы не было смешно, я бы предположил, что из папье-маше.

— Чего это? — говорю.

— Мятая бумага, — отвечает. — Смачивают в клейстере, придают ей форму, она засыхает и становится довольно твёрдой… Но это неподходящий материал для фонаря в лесу.