– Мы действовали, как положено, – отпарировал сотрудник.

– По правде говоря, меня больше интересует вопрос о Свярде, чем о промахах той или иной стороны.

– Если кто‑нибудь допустил промах, то уж во всяком случае не служба охраны порядка.

Намек был достаточно прозрачный, и Мартин Бек предпочел закруглить разговор.

– Благодарю за помощь, – сказал он. – Всего доброго.

Следующим его собеседником был следователь Гюставссон, основательно замотанный, судя по голосу.

– Ах, это дело, – вспомнил он. – Да, непонятная история. Что поделаешь, бывает.

– Что бывает?

– Непонятные случаи, загадки, которые просто нельзя решить. Безнадежное дело, сразу видно.

– Я попрошу вас прибыть сюда.

– Сейчас? На Вестберга?

– Вот именно.

– К сожалению, это невозможно.

– В самом деле? – Мартин Бек посмотрел на часы. – Скажем, к половине четвертого.

– Но я никак не могу…

– К половине четвертого, – повторил Мартин Бек и положил трубку. Он встал и начал прохаживаться по комнате, заложив руки за спину. Все правильно. Так уж повелось последние пять лет, все чаще приходится для начала выяснять, как действовала полиция. И нередко это оказывается потруднее, чем разобраться в самом деле.

Альдор Гюставссон явился в пять минут пятого.

Фамилия Гюставссон ничего не сказала Мартину Беку, но лицо было знакомо. Худощавый брюнет лет тридцати, манеры развязные и вызывающие. Мартин Бек вспомнил, что ему случалось видеть его в дежурке городской уголовной полиции и в других, не столь достославных местах.

– Прошу сесть.

Гюставссон опустился в самое удобное кресло, положил ногу на ногу и достал сигару. Закурил и сказал:

– Муторное дельце, верно? Ну, какие будут вопросы?

Мартин Бек покрутил между пальцами шариковую ручку, потом спросил:

– Когда вы прибыли на Бергсгатан?

– Вечером, что‑нибудь около десяти.

– И что вы увидели?

– Жуть. Жирные белые черви. И запах паскудный. Одного из полицейских вырвало в прихожей.

– Где находились полицейские?

– Один стоял на посту у дверей. Второй сидел в патрульной машине.

– Они все время держали дверь под наблюдением?

– Сказали, что все время.

– Ну, и что вы… что ты предпринял?

– Как что – вошел и посмотрел. Картина, конечно, была жуткая. Но ведь проверить‑то надо, вдруг дело нечистое.

– Однако ты пришел к другому выводу?

– Ну да. Дело ясное, как апельсин. Дверь была заперта изнутри на кучу замков и задвижек. Ребята еле‑еле взломали ее. И окно заперто, и штора опущена.

– Окно по‑прежнему было закрыто?

– Нет. Они сразу открыли его, как вошли. А иначе пришлось бы противогаз надевать.

– Сколько ты там пробыл?

– Недолго. Ровно столько, сколько понадобилось, чтобы убедиться, что уголовной полиции тут делать нечего. Картина четкая: либо самоубийство, либо естественная смерть, а этим местный участок занимается.

Мартин Бек полистал донесение.

– Я не вижу описи изъятых предметов.

– Правда? Выходит, забыли. Да только что там описывать? Барахла‑то почти не было. Стол, стул, кровать, да в кухонной нише разная дребедень, вот и все.

– Но ты произвел осмотр?

– Конечно. Все осмотрел, только потом дал разрешение.

– Какое?

– Чего – какое? Не понял.

– Какое разрешение ты дал?

– Останки увозить, какое же еще.