Герцог, казалось, замер, потом он медленно произнес:

— Это было так давно, что я ничего не помню. Но Пьер де Бетюн знал, что он лжет. Они прибыли в Савинь рано утром, и Пьер, увидев замок, сразу же подумал, что герцог был прав: дом украшало множество всевозможных башенок.

Молодой человек никогда в жизни не видел столь прекрасного, похожего на сказочный дворец замка, который был окружен садами, спускавшимися по пологому склону к реке. Многоскатная крыша и трубы четко выделялись на фоне синего неба.

Герцог подъехал к двери, где его ждали грумы, чтобы перехватить уздечку, и взбежал по широкой лестнице, на которой выстроились слуги.

— Разрешите приветствовать вас, господин герцог, — обратился к нему мажордом.

— Проводите меня к госпоже герцогине! Мажордом поднялся по овальной лестнице и направился по широкому коридору в Южное крыло, которое занимала герцогиня с тех пор, как овдовела.

Дверь открыла горничная, которая присела в глубоком реверансе. Герцог, снимая на ходу перчатки, прошел в комнату.

Герцогиня лежала в огромной кровати с балдахином. Она была столь хрупка, что казалась почти бестелесной на фоне кружевных подушек. Ее лицо было таким же белым, как горностаевое покрывало.

— Сынок!

Она протянула к нему руки, герцог взял их в свои и нежно поцеловал. Как и кардинала, его буквально шокировал вид матери, которая выглядела совсем иначе по сравнению с тем, когда он видел ее в последний раз. Казалось, что она вот-вот покинет свою бренную оболочку и отойдет в мир иной.

— Я выехал сразу, как только получил твое письмо, мама.

— Спасибо мой дорогой, — проговорила герцогиня. — Я молила Господа, чтобы ты успел., вовремя.

— Тебя осматривали доктора? Неужели даже лучшие врачи не в силах помочь?

— Они ничего не могут сделать, сынок, и не надо скорбеть обо мне. Я соединюсь с твоим отцом — об этом я мечтаю с тех пор, как он покинул меня.

Рука герцога непроизвольно сжала ее пальцы. Горничная вышла из комнаты, и они остались вдвоем.

— Прежде чем… я умру… Аристид… я хотела бы попросить. — об одном, — слабым голосом промолвила герцогиня, — только об одном…

— О чем, мама?

По выражению, появившемуся в его глазах, она поняла, что он догадывается, в чем будет заключаться просьба.

— Я не смогу… спокойно умереть, если не буду уверена… что наш род продлится.

Герцог с шумом втянул в себя воздух.

— Тебе пора жениться, сынок, — продолжала она. — Больше всего на свете мне хотелось бы подержать на руках… твоего сына.

— Но это невозможно, мама!

— Почему? — спросила герцогиня. Он ничего не ответил, и через некоторое время она прерывающимся голосом проговорила:

— О Аристид, в детстве ты был таким ласковым и добрым мальчиком, мы все тебя очень любили… и папа, и я. — Его пальцы опять напряглись. — Ты стал юношей, и мы так гордились тобой. Ты был талантлив, твоего отца очень радовало, что у тебя такая великолепная фигура. — Герцог стал проявлять нетерпение. — Но потом ты изменился. Наш сын, которого мы знали и любили, исчез. Много раз я благодарила Господа за то, что твой отец не видел произошедшей в тебе перемены.

— Ничего не поделаешь, мама, таков уж я есть. Что касается меня, то я вполне удовлетворен.

— Ты это говоришь серьезно? — спросила герцогиня.

Она взглянула на глубокие складки, спускавшиеся от крыльев носа к уголкам губ, на темные круги под глазами, и у нее возникло впечатление, что дело обстоит совсем иначе, что не так уж ему и нравится его образ жизни.