— Ради бога, успокойтесь, — воззвал к пей стряпчий и тут же отпрянул за спины констеблей, сраженный моим грозным взглядом, который, видимо, пришелся негодяю не по вкусу. Я и в самом деле растерзал бы его на части, если бы он отважился подойти ближе. Тем временем миледи, упиваясь бессмысленной яростью, продолжала осыпать проклятиями и меня, и особенно мою матушку, на чью голову она обрушила брань, достойную Биллингсгейтского рынка, неизменно начиная и кончая каждую фразу все тем же восклицанием "дура".

— Что же вы не договариваете, миледи? — огрызнулся я. — Я сказал: "Старая дура"!

— Не сомневаюсь, сэр, — вмешался коротышка Пойнингс, — что вы говорили и делали все, что только способен сказать и сделать негодяй. Миледи теперь в безопасности, она под защитой своих родных и закона и может не бояться ваших бесстыдных преследований.

— Зато вы не в безопасности! — взревел я. — На сей раз вам не уйти живым — это так же верно, как то, что я человек чести и однажды уже отведал вашей крови!

— Заметьте себе его слова, констебли, — взвизгнул огрызок стряпчий, высунувшись из-за укрытия полицейских спин. — Вы подтвердите под присягой, что он угрожал убить милорда!

— Я не стану марать свою шпагу кровью такого негодяя! — воскликнул милорд, озираясь на тех же доблестных защитников. — Но предупреждаю: если этот каналья хотя бы на один лишний день задержится в Лондоне, он будет схвачен властями, как самый обыкновенный мошенник.

Эта угроза заставила меня внутренне поежиться; я знал, что в городе гуляют десятки предписаний о моем аресте и что, раз угодив в тюрьму, я уже оттуда не выберусь.

— Кто это осмелится наложить на меня руку? — крикнул я, выхватив шпагу и став спиной к двери. — Пусть негодяй выступит вперед. Вот вы, вы, крикливый бахвал, выходите первым, если вы мужчина!

— Мы не собираемся вас арестовать! — сказал стряпчий; тут я заметил, что моя благоверная, ее тетушка и весь взвод судебных приставов, едва он заговорил, попятились назад. — Уважаемый сэр, мы не арестовать вас собираемся. Мы дадим вам приличное вознаграждение, только покиньте эту страну — оставьте миледи в покое!

— И освободите страну от злодея! — добавил милорд и тоже попятился к двери, пользуясь возможностью отодвинуться от меня на приличное расстояние; негодяй стряпчий ретировался за ним следом, оставив меня одного и отдав в полное распоряжение трех вооруженных до зубов барбосов. Мне было уже не двадцать лет, когда я со шпагой в руке бросился бы на этих скотов и, по крайней мере, с одним из них разделался бы по-свойски. Дух мой был сломлен, я угодил в форменную ловушку, доверившись, как дурак, этой обманщице. Может быть, она уже пожалела о своем поступке, когда, замешкавшись перед дверью, стала просить меня не входить. Может быть, у нее еще теплилось какое-то чувство ко мне? Впоследствии я именно так истолковал ее поведение. Ио сейчас у меня был один-единственный шанс. Итак, я сложил свою шпагу на стол стряпчего.

— Не бойтесь, джентльмены, — сказал я, — на сей раз дело обойдется без кровопролития: скажите мистеру Тейпуэллу, что я готов побеседовать с ним, как только у него найдется время! — Сказав это, я сел и спокойно скрестил руки на груди. Как это было непохоже на прежнего Барри Линдона! Когда-то в одной старой книге я прочитал о Ганнибале, карфагенском полководце, вторгшемся в Рим; его победоносные полки, не знавшие себе равных в мире и все сметавшие на своем пути, расположились на постой в каком-то городе, где они так погрязли в роскоши и наслаждениях, что в следующую же кампанию были побиты.