– Мать, – послышался голос Аркадия. – Сумки брать?

Сын, одетый в теплый бело‑синий свитер, выглядывал из окна. У моего Кеши никогда не было такого пуловера.

Меня затошнило. Это явно мой дом, мои дети и мои собаки, но я живу не здесь. Мане всего десять лет, и у нас одна Черри. Хотя вот же она!

Помахивая хвостом, пуделиха обнюхивала сумки. Откуда ни возьмись вынырнула неизвестная девушка, худенькая, с карими глазами, и сердито заявила: – Зачем покупать мобильный, если не включать его!

У меня все завертелось перед глазами, вспыхнуло ярким огнем, потом погасло. Я вновь очутилась на кровати в реанимации, мокрая от пота, с трясущимися ногами.

Кучеренко во время сеансов частенько забрасывал меня в разные места, я рассказывала об этом раньше, но сейчас я очутилась в параллельной реальности самостоятельно и такие яркие видения не посещали меня до сего момента никогда.

На следующее утро меня перевели в палату. Встав на дрожащие лапки и засунув в карман халата болтавшуюся на резиновой трубке банку, я побрела в холл, к телефону. Следовало поблагодарить Кучеренко, который, бросив все дела и пациентов, прикатил в больницу, чтобы держать трусиху Груню за руку.

Трубку сняла его мать и спокойно сообщила:

– Его нет в Москве, две недели назад он уехал отдыхать в Таиланд.

– Когда он отправился в Таиланд? – ошарашенно переспросила я.

– Ну если точно, пятнадцать дней назад, двенадцатого мая укатил.

– И он не приезжал шестнадцатого числа? – оторопела я.

– Нет, конечно, – засмеялась она. – Зачем?

Я повесила трубку. Значит, во время операции около меня стоял фантом. На улице почти тридцатиградусная жара, а психотерапевт явился в шерстяной красной рубашке. Могла бы раньше сообразить, что он не настоящий. Кучеренко великолепный гипнотизер, и проделать такой фокус ему как плюнуть.

Не успела я оказаться в палате, как ко мне косяком повалили люди. Естественно, первой возле кровати очутилась Машка, ближайшая подруга детства. Она влетела в комнату, сжимая в руках трехлитровую банку с черной икрой, я не успела рта раскрыть, как Машка затараторила: – Значит, так, это надо слопать побыстрее, наворачивай половником.

Помните фильм «Белое солнце пустыни»? «Опять икра!» Вот, вот это про меня. Машка с непоколебимой решимостью впихивала в подругу рыбьи яйца. Я с тех пор шарахаюсь от икры в сторону, я наелась ею на всю оставшуюся жизнь. Но в своем желании поставить меня на ноги Манька была не одинока.

Засунув в меня граммов двести деликатеса за раз, Маня убегала на работу, ей на смену являлся Александр Иванович с кастрюлькой, в которой лежала слегка недожаренная телячья печенка. Никакие мои вопли и стоны на тему: «Терпеть не могу печень, никогда ее не ела и есть не стану», – на него не действовали.

Со словами: «Надо, Федя, надо», муж утрамбовывал в меня «лакомство» и уезжал на факультет.

Не успевал он выйти в коридор, как в палате возникал его ближайший друг, Вовка Цехновичер, вместе с женой, Катькой. Катерина специализировалась по рису с овощами, Вовчик выступал в роли кондитера.

– Ну‑ка, – сюсюкали они, разворачивая свертки и вытаскивая банки, сначала риску, диетического, с морковочкой, а уж потом пироженые.

– Сам пек, – сообщал Вовка, – крем из рыночного масла с яичками, просто пух. Давай, Грушка, ням‑ням…

Мой рост составляет всего один метр шестьдесят два сантиметра, я привыкла есть мало, кошачьими порциями, но ни Вовка, ни Катька, ни Машка не собирались меня щадить. И вообще все вокруг были уверены, что Грушенька должна есть как портовый грузчик.

Я давилась рисом, глотала пирожные.