— Кто у тебя здесь есть? — говорит князь Нехлюдову-то.

— Никого,— говорит.

— Как же,— говорит,— никого?

— Зачем? — говорит.

— Как зачем?

— Я,— говорит,— до сих пор так жил, так отчего же нельзя?

— Как: так жил? Не может быть!

И заливается-хохочет, и усатый барин тоже хохочет. Совсем на смех подняли.

— Так никогда? — говорят.

— Никогда.

Помирают со смеху. Я, известно, сейчас понял, что они так над ним смеются. Смотрю: что, мол, будет из него?

— Поедем,— говорит князь,— сейчас.

— Нет, ни за что! — говорит.

— Ну, полно! Это смешно,— говорит. — Выпей для куражу, да и поедем.

Принес я им бутылку шампанского. Выпили, повезли молодчика.

Приехали часу в первом. Сели ужинать, и собралось их много, что ни есть самые лучшие господа: Атанов, князь Разин, граф Шустах, Мирцов. И все Нехлюдова поздравляют, смеются. Меня позвали. Вижу — веселы порядочно.

— Поздравляй,— говорят,— барина.

— С чем? — говорю.

Как бишь он сказал? с посвещением ли, с просвещением ли, не помню уж хорошенько.

— Честь имею,— говорю,— поздравить.

А он красный сидит; улыбается только. То-то смеху-то было!

Хорошо. Приходят потом в бильярдную, веселы все, а уж Нехлюдов на себя не похож; глаза посоловели, губами водит, икает все и уж слова не может сказать хорошенько. Известно, ничего не видамши, его и сшибло. Подошел он к бильярду, облокотился, да и говорит:

— Вам,— говорит,— смешно, а мне грустно. Зачем,— говорит,— я это сделал; и тебе,— говорит,— князь, и себе в жизнь свою этого не прощу.

Да как зальется, заплачет. Известно, выпил: сам не знает, что говорит. Подошел к нему князь, улыбается сам.

— Полно,— говорит,— пустяки! Поедем домой, Анатолий.

— Никуда,— говорит,— не поеду. Зачем я это сделал? А сам-то заливается. Нейдет от бильярда, да и шабаш.

Что значит человек молодой, непривычный.

Таким-то родом езжал он к нам часто. Приезжают раз с князем и с усатым господином, который все с князем ходил. Из чиновников или из отставных каких он был, бог его знает, только Федоткой его все господа звали, Скуластый, дурной такой, а ходил чисто и в карете езжал. За что его господа так любили, бог их ведает, Федотка, Федотка, а глядишь — его и кормят, и поят, и деньги за него платят. Да уж и шельма же был! проиграет — не платит; а выиграет, так небось! Уж его и ругали-то, и бил в глазах моих гость большой, и на дуэль вызывал.., все с князем под ручку ходит.

— Ты,— говорит,— пропадешь без меня. Я Федот, — говорит,— да не тот.

Шутник такой! Ну, ладно. Приехали, говорят:

— Давай алагер втроем составим.

— Давай,— говорит.

Стали играть по три рубля ставку. Нехлюдов с князем тары да бары.

— Ты,— говорит,— посмотри, какая у нее ножка. Нет,— говорит,— что ножка! у нее коса,— говорит,— хороша.

Известно, на игру не смотрят; только всё промеж себя разговаривают.