— Нет,— говорит,— я не хочу с тебя денег брать. Давай простую сыграем: китудубль то есть: либо вдвое, либо ничья.

Поставил я шаров. Федотка вперед взял, и стали играть. Нехлюдов-то бьет, чтоб пофорсить; другой раз на партии стоит: нет, говорит, не хочу, легко, мол, слишком; а Федотка свое дело не забывает, знай себе подбирает. Известно, игру скрыл, да как будто невзначай и выиграй партию.

— Давай,— говорит,— еще на все.

— Давай.

Опять выиграл.

— С пустяков,— говорит,— началось. Я не хочу у тебя много выигрывать. Идет на все?

— Идет.

Оно как бы ни было, пятидесяти-то рублей жалко. Уж Нехлюдов просит: «Давай на всю». Пошла да пошла, дальше да больше, двести восемьдесят рублей на него и набил. Федотка сноровку знает: простую проиграет, а угол выиграет. А князь сидит, видит, что дело всерьез пошло.

— Асе[2],— говорит,— асе.

Какой! всё куш прибавляют.

Наконец тому дело вышло, за Нехлюдовым пятьсот с чем-то рублей. Федотка кий положил, говорит:

— Не довольно ли? Я устал,— говорит.

А сам до зари готов играть, только б денежки были... политика, известно. Тому еще пуще хочется: давай да, давай.

— Нет,— говорит,— ей-богу, устал. Пойдем,— говорит,— наверх; там реванш возьмешь.

А наверху у нас в карты играли господа. Сначала преферансик, а там глядишь — любишь не любишь пойдет.

Вот с того самого числа так его Федотка окрутил, что начал он к нам каждый день ездить. Сыграет партию-другую, да и наверх, да и наверх.

Уж что там у них бывало, бог их знает; только что совсем другой человек стал, и с Федоткой все пошло заодно. Прежде, бывало, модный, чистенький, завитой, а нынче только с утра еще в настоящем виде; а как наверху побывал, придет взъерошенный, сюртук в пуху, в мелу, руки грязные.

Раз этаким манером приходит оттуда с князем, бледный, губы трясутся, и спорит что-то.

— Я, мол, не позволю ему говорить мне (как бишь он сказал?)... что я не великатен, что ли, и что он моих карт не будет бить. Я,— говорит,— ему десять тысяч заплатил, так он мог бы при других-то быть осторожнее.

— Ну, полно,— говорит князь,— стоит ли на Федотку сердиться?

— Нет,— говорит,— я этого так не оставлю.

— Перестань,— говорит,— как можно до того унижаться, что с Федоткой иметь историю!

— Да ведь тут были посторонние.

— Что ж,— говорит,— посторонние? Ну хочешь, я его сейчас заставлю у тебя прощения просить?

— Нет,— говорит.

И забормотали что-то по-французски, уж я не понял. Что ж? тот же вечер с Федоткой вместе ужинали, и опять дружба пошла.

Хорошо. Придет другой раз один.

— Что,— говорит,— хорошо я играю?

Наше дело, известно: потрафлять каждому надо; скажешь: хорошо,— а какой хорошо! стучит дуром, а расчету ничего нет. И с того самого время, как с Федоткой связался, все на деньги играть стал.