|
Вот как отзывались соседние мужики о Бирюке. – Так ты Бирюк, – повторил я, – я, брат, слыхал про тебя. Говорят, ты никому спуску не да-ешь. – Должность свою справляю, – отвечал он угрюмо, – даром господский хлеб есть не прихо-дится. Он достал из-за пояса топор, присел на пол и начал колоть лучину. – Аль у тебя хозяйки нет? – спросил я его. – Нет, – отвечая он и сильно махнул топором. – Умерла, знать? – Нет… да… умерла, – прибавил он и отвернулся. Я замолчал; он поднял глаза и посмотрел на меня. – С прохожим мещанином сбежала, – произнес он с жестокой улыбкой. Девочка потупи-лась; ребенок проснулся и закричал; девочка подошла к люльке. – На, дай ему, – проговорил Би-рюк, сунув ей в руку запачканный рожок. – Вот и его бросила, – продолжал он вполголоса, ука-зывая на ребенка. Он подошел к двери, остановился и обернулся. – Вы, чай, барин, – начал он, – нашего хлеба есть не станете, а у меня окромя хлеба… – Я не голоден. – Ну, как знаете. Самовар бы я вам поставил, да чаю у меня нету… Пойду посмотрю, что ваша лошадь. Он вышел и хлопнул дверью. Я в другой раз осмотрелся. Изба показалась мне еще печаль-нее прежнего. Горький запах остывшего дыма неприятно стеснял мне дыхание. Девочка не тро-галась с места и не поднимала глаз; изредка поталкивала она люльку, робко наводила на плечо спускавшуюся рубашку; ее голые ноги висели, не шевелясь. – Как тебя зовут? – спросил я. – Улитой, – проговорила она, еще более понурив свое печальное личико. Лесник вошел и сел на лавку. – Гроза проходит, – заметил он после небольшого молчанья, – коли прикажете, я вас из ле-су провожу. Я встал. Бирюк взял ружье и осмотрел полку. – Это зачем? – спросил я. – А в лесу шалят… У Кобыльего Верху дерево рубят, – прибавил он в ответ на мой во-прошающий взор. – Будто отсюда слышно? – Со двора слышно. Мы вышли вместе. Дождик перестал. В отдалении еще толпились тяжелые громады туч, изредка вспыхивали длинные молнии; но над нашими головами уже виднелось кое-где темно-синее небо, звездочки мерцали сквозь жидкие, быстро летевшие облака. Очерки деревьев, обрызганных дождем и взволнованных ветром, начинали выступать из мрака. Мы стали при-слушиваться. Лесник снял шапку и потупился. «Во… вот, – проговорил он вдруг и протянул руку, – вишь какую ночку выбрал». Я ничего не слышал, кроме шума листьев. Бирюк вывел ло-шадь из-под навеса. «А этак я, пожалуй, – прибавил он вслух, – и прозеваю его». – «Я с тобой пойду… хочешь?» – «Ладно, – отвечал он и попятил лошадь назад, – мы его духом поймаем, а там я вас провожу. Пойдемте». Мы пошли: Бирюк впереди, я за ним. Бог его знает, как он узнавал дорогу, но он останав-ливался только изредка, и то для того чтобы прислушиваться к стуку топора. «Вишь, – бормотал он сквозь зубы, – слышите? слышите?» – «Да где?» Бирюк пожимал плечами. Мы спустились в овраг, ветер затих на мгновенье – мерные удары ясно достигли до моего слуха. Бирюк глянул на меня и качнул головой. Мы пошли далее по мокрому папоротнику и крапиве. Глухой и продол-жительный гул раздался. – Повалил… – пробормотал Бирюк. Между тем небо продолжало расчищаться; в лесу чуть-чуть светлело. Мы выбрались нако-нец из оврага. Подождите здесь", – шепнул мне лесник, нагнулся и, подняв ружье кверху, исчез между кустами. |
