|
Я тоже человек подневольный: с меня взыщут. Вас баловать тоже не приходится. – Отпусти! Нужда, Фома Кузьмич, нужда, как есть того… отпусти! – Знаю я вас! – Да отпусти! – Э, да что с тобой толковать; сиди смирно, а то у меня, знаешь? Не видишь, что ли, бари-на? Бедняк потупился… Бирюк зевнул и положил голову на стол. Дождик все не переставал. Я ждал, что будет. Мужик внезапно выпрямился. Глаза у него загорелись, и на лице выступила краска. «Ну на, ешь, на, подавись, на, – начал он, прищурив глаза и опустив углы губ, – на, душегубец окаянный: пей христианскую кровь, пей…» Лесник обернулся. – Тебе говорю, тебе, азиат, кровопийца, тебе! – Пьян ты, что ли, что ругаться вздумал? – заговорил с изумлением лесник. – С ума сошел, что ли? – Пьян!.. не на твои ли деньги, душегубец окаянный, зверь, зверь, зверь! – Ах ты… да я тебя!.. – А мне что? Все едино – пропадать; куда я без лошади пойду? Пришиби – один конец; что с голоду, что так – все едино. Пропадай все: жена, дети – околевай все… А до тебя, погоди, до-беремся! Бирюк приподнялся. – Бей, бей, – подхватил мужик свирепым голосом, – бей, на, на, бей… (Девочка торопливо вскочила с полу и уставилась на него.) Бей! бей! – Молчать! – загремел лесник и шагнул два раза. – Полно, полно, Фома, – закричал я, – оставь его… Бог с ним. – Не стану я молчать, – продолжал несчастный. – Все едино – околевать-то. Душегубец ты, зверь, погибели на тебя нету… Да постой, недолго тебе царствовать! затянут тебе глотку, по-стой! Бирюк схватил его за плечо… Я бросился на помощь мужику… – Не троньте, барин! – крикнул на меня лесник. Я бы не побоялся его угрозы и уже протянул было руку; но, к крайнему моему изумлению, он одним поворотом сдернул с локтей мужика кушак, схватил его за шиворот, нахлобучил ему шапку на глаза, растворил дверь и вытолкнул его вон. – Убирайся к черту с своей лошадью, – закричал он ему вслед, – да смотри, в другой раз у меня!.. Он вернулся в избу и стал копаться в углу. – Ну, Бирюк, – промолвил я наконец, – удивил ты меня: ты, я вижу, славный малый. – Э, полноте, барин, – перебил он меня с досадой, – не извольте только сказывать. Да уж я лучше вас провожу, – прибавил он, – знать, дождика-то вам не переждать… На дворе застучали колеса мужицкой телеги. – Вишь, поплелся! – пробормотал он, – да я его!.. Через полчаса он простился со мной на опушке леса. Два помещика Я уже имел честь представить вам, благосклонные читатели, некоторых моих господ сосе-дей; позвольте же мне теперь, кстати (для нашего брата писателя все кстати), познакомить вас еще с двумя помещиками, у которых я часто охотился, с людьми весьма почтенными, благона-меренными и пользующимися всеобщим уважением нескольких уездов. Сперва опишу вам отставного генерал-майора Вячеслава Илларионовича Хвалынского. Представьте себе человека высокого и когда-то стройного, теперь же несколько обрюзглого, но вовсе не дряхлого, даже не устарелого, человека в зрелом возрасте, в самой, как говорится, поре. Правда, некогда правильные и теперь еще приятные черты лица его немного изменились, щеки повисли, частые морщины лучеобразно расположились около глаз, иных зубов уже нет, как ска-зал Саади, по уверению Пушкина; русые волосы, по крайней мере все те, которые остались в целости, превратились в лиловые благодаря составу, купленному на Роменской конной ярмарке у жида, выдававшего себя за армянина; но Вячеслав Илларионович выступает бойко, смеется звонко, позвякивает шпорами, крутит усы, наконец, называет себя старым кавалеристом, между тем как известно, что настоящие старики сами никогда себя не называют стариками. |
