|
- Ну, что ж, договорчик, стало быть, надо подписать? - заговорил он. Вольт на табурете, обратный вольт, и в руках у Гавриила Степановича оказался договор. - Только уж не знаю, как его подписывать, не согласовав с Иваном Васильевичем? - И тут Гавриил Степанович бросил невольный краткий взгляд на портрет. "Ага! Ну, слава богу... теперь знаю, - подумал я, - это Иван Васильевич". - Не было б беды? - продолжал Гавриил Степанович. - Ну, уж для вас разве! - Он улыбнулся дружелюбно. Тут без стука открылась дверь, откинулась портьера, и вошла дама с властным лицом южного типа, глянула на меня. Я поклонился ей, сказал: "Максудов"... Дама пожала мне крепко, по-мужски, руку, ответила: - Августа Менажраки, - села на табурет, вынула из кармашка зеленого джемпера золотой мундштук, закурила и тихо застучала на машинке. Я прочитал договор, откровенно говорю, что ничего не понял и понять не старался. Мне хотелось сказать: "Играйте мою пьесу, мне же ничего не нужно, кроме того, чтобы мне было предоставлено право приходить сюда ежедневно, в течение двух часов лежать на этом диване, вдыхать медовый запах табака, слушать звон часов и мечтать!" По счастью, я этого не произнес. Запомнилось, что часто в договоре попадались слова "буде" и "поелику" и что каждый пункт начинался словами: "Автор не имеет права". Автор не имел права передавать свою пьесу в другой театр Москвы. Автор не имел права передавать свою пьесу в какой-либо театр города Ленинграда. Автор не имел права передавать свою пьесу ни в какой город РСФСР. Автор не имел права передавать свою пьесу ни в какой город УССР. Автор не имел права печатать свою пьесу. Автор не имел права чего-то требовать от театра, а чего - я забыл (пункт 21-й). Автор не имел права протестовать против чего-то, и чего - тоже не помню. Один, впрочем, пункт нарушал единообразие этого документа - это был пункт 57-й. Он начинался словами: "Автор обязуется". Согласно этому пункту, автор обязывался "безоговорочно и незамедлительно производить в своей пьесе поправки, изменения, добавления или сокращения, буде дирекция, или какие-либо комиссии, или учреждения, или организации, или корпорации, или отдельные лица, облеченные надлежащими на то полномочиями, потребуют таковых, - не требуя за сие никакого вознаграждения, кроме того, каковое указано в пункте 15-м". Обратив свое внимание на этот пункт, я увидел, что в нем после слов "вознаграждение" следовало пустое место. Это место я вопросительно подчеркнул ногтем. - А какое вознаграждение вы считали бы для себя приемлемым? - спросил Гавриил Степанович, не сводя с меня глаз. - Антон Антонович Княжевич, - сказал я, - сказал, что мне дадут две тысячи рублей... Мой собеседник уважительно наклонил голову. - Так, - молвил он, помолчал и добавил: - Эх, деньги, деньги! Сколько зла из-за них в мире! Все мы только и думаем о деньгах, а вот о душе подумал ли кто? Я до того во время моей трудной жизни отвык от таких сентенций, что, признаться, растерялся... подумал: "А кто знает, может, Княжевич и прав... Просто я зачерствел и стал подозрителен..." Чтобы соблюсти приличие, я испустил вздох, а собеседник ответил мне, в свою очередь, вздохом, потом вдруг игриво подмигнул мне, что совершенно не вязалось со вздохом, и шепнул интимно: - Четыреста рубликов? А? Только для вас? А? Должен признаться, что я огорчился. Дело в том, что у меня как раз не было ни копейки денег и я очень рассчитывал на эти две тысячи. - А может быть, можно тысячу восемьсот? - спросил я, - Княжевич говорил. |
