Словно маска из воска. Только из уголка глаза выкатилась слеза и остановилась на середине щеки. Судмедэксперт, обернувшись ко мне, беспомощно развела руками. Мы вышли в комнату, где стоял сундук, оставив старика под присмотром милиционера. Санитары уже вынесли покойницу.
— Захар Петрович, — снова повторила Хлюстова, — тут нужен психиатр…
— Вызвали Межерицкого? — спросил я следователя.
— Так точно.
— А теперь расскажите по порядку.
— Ну, приехали мы с Митенковой. Позвали понятых. Смотрю, начинает нервничать. «Я, — говорит, — все сама покажу. Тут, в кладовке…» И направляется к двери. Я попросил Митенкову пропустить нас вперёд. Она пропустила. Подошли мы к кладовочке… Пройдёмте, Захар Петрович, — позвал Жаров.
Из сеней в чулан вела низкая дверца. Жаров щёлкнул выключателем. Небольшая глухая комнатка была заставлена банками с солениями, маринадами, огородным инвентарём и другой хозяйской утварью. На полочках стояли склянки, бутылочки, баночки, коробки.
— Видите, здесь двум людям никак не поместиться, — как бы оправдывался следователь. — Она говорит: «Сейчас». Я вот здесь стоял, где вы, почти рядом… Она вошла, стала шарить на полках… Кто бы мог подумать?
— Мог бы, — сказал я, не удержавшись.
Жаров вздохнул:
— Да, ошибка, товарищ прокурор. Моя ошибка… — Он замолчал.
— Дальше.
— Как она успела отхлебнуть из бутылочки, ума не приложу…
— Где бутылка?
— Отправили на анализ. Сразу.
Я повернулся к судмедэксперту.
— Мне кажется, тиофос. Очень сильный яд, — словно продолжила рассказ Хлюстова. — От вредителей. Им многие пользуются на садовых и огородных участках… Они правильно действовали, — кивнула она на Жарова, — попытались прочистить желудок. Но, в общем, бесполезная штука. Она скончалась почти мгновенно. Я, конечно, ввела камфору. Массаж сердца, искусственное дыхание. Как говорится, мёртвому припарка…
— Да, — перебил следователь, — перед смертью Митенкова успела сказать: «Он не виноват. Я сама…»
— Вы занесли это в протокол?
— А как же? — обиделся лейтенант. — Неужели думаете, я совсем уж?..
Я и сам почувствовал, что, может быть, зря так цепляюсь к нему. То, что случилось с Митенковой, могло случиться и у более опытного следователя.
Уверен, что этот урок Жарову — на всю жизнь. Но в данной ситуации это мало утешало.
— Хорошо, продолжайте, — попросил я.
— Когда товарищ Хлюстова констатировала смерть Митенковой, что нам оставалось делать? Не сидеть же сложа руки. Продолжили обыск… Дошли, значит, до сундука. Открываю его и, поверите, аж отскочил в сторону. Лежит человек и смотрит на меня. Как с того света… Домовой какой-то…
С лёгкой руки Жарова старика, прятавшегося в сундуке, мы между собой стали называть Домовым.
— И что он?
— Да ничего. Смотрит и все. Как ни пытались из него хоть слово вытянуть
— молчит…
— Как вы думаете, — обратился я к судмедэксперту, — в чем дело?
— Может быть, шок? От испуга. Явно что-то с психикой… Борис Матвеевич приедет, он сразу разберётся.
— Да, — протянул я, соображая, — когда-то он доберётся сюда…
Межерицкий был главным врачом психоневрологического диспансера, расположенного в посёлке Литвиново. |