|
Подруга явилась. Высокая статная женщина лет двадцати пяти, одетая модно, даже несколько вычурно. Она была явно смущена и пыталась скрыть это напускной развязностью. — Ваше имя, отчество? — Ирина Сергеевна ... — Чем вы занимаетесь? — Я замужем. — Вы, кажется, были близкой подругой В-вой? — Да, да. Мы с ней обожали друг друга. Вы не знаете, какая она была прелесть, какой чудный человек. И Ирина Сергеевна приложила к сухим глазам кружевной платочек. — Сколько зарабатывает ваш муж? Ирина Сергеевна назвала скромную ставку среднего служащего. — А на какие средства вы так одеваетесь? Дама вспыхнула, что-то забормотала насчет умения экономить и закончила заявлением, что это к делу не относится. Весь облик этой молодой красивой женщины, ее манеры, слишком яркий маникюр, привычка произносить слова нараспев, как бы играя, заученные движения ресниц, модное обтянутое платье, подчеркивающее формы, — все это было типично. Передо мною была «нэповская бабенка», из тех, что заполняли в те годы модные рестораны, бега, кабаре, а днем совершали по Петровке медлительный и вызывающий променад — парад выхоленных, раскормленных и разодетых самок. Я продолжал допрос. Очень скоро обнаружилось, что Ирина Сергеевна давно дружна с В-вой, у них были общие знакомые, они были вполне откровенны друг с другом. И постепенно, шаг за шагом, передо мной вырисовывалась жизнь покойной, ее интересы, ее воспитание, даже ее первый роман. Происходя из мещанской семьи, строя все свои жизненные расчеты на «удачном замужестве», В-ва пришла в отчаяние, когда забеременела от человека, который и не думал вступать с нею в брак. И вот тогда ей пришла на помощь Антонина Александровна. Она устроила ей аборт. — А вы знаете Антонину Александровну? — Ну, знаю. А что? — Ничего. Хорошо знаете, бываете у нее? — Изредка, — тихо ответила Ирина Сергеевна, все больше смущаясь. — Да вы не смущайтесь. Муж не узнает. Там что, дом свиданий? — Да... нет... То есть не то чтобы... но вообще... — А В-ва после замужества там бывала? — Нет, она не хотела, но она боялась Антонины Александровны. — А почему боялась? — Боялась, что муж узнает о том, что она там раньше бывала. И я тоже боюсь... теперь все узнают... муж, знакомые, все... И Ирина Сергеевна зарыдала уже без всякой игры, зарыдала, не вытирая слез, по-детски чмокая губами и всхлипывая сразу покрасневшим носом. Если женщина так плачет, она не притворяется. Мне стало ее жаль. — Успокойтесь, Ирина Сергеевна, не волнуйтесь. Поверьте, никто не узнает, вам ничего не грозит. И в тот же день с агентами уголовного розыска я явился на квартиру Апостоловой, в тихий церковный домик. В квартире были обнаружены мужчина и женщина, устроившиеся в спальне. Хозяйка и ее горничная были в столовой. Всех доставили ко мне на допрос. Мужчина, крупный московский нэпман-мануфактурист, немолодой тучный армянин, долго не хотел давать откровенных показаний. В конце концов он рассказал: — Иду, понимаете, по улице, устал — работаешь как зверь, и нет тебе ни отдыха, ни развлечений, — иду, понимаете, вижу старого приятеля — Скорнякова. Магазин шелка в Столешниковом. Долго не видались. Обрадовались. Ну, о делах, о мануфактуре, потом решили — надо встряхнуться. Но где, я вас спрашиваю, где? В ресторан — надоело. В кабаре — в зубах навязло. |
