Значит, так. Гражданка Цвелодубова жаловалась. На ее день рождения пришел свекор с вазой, Николай с Марией, тетя Тася, а деверь Илья обиделся. Деверь — это кто же? И почему он обиделся?

Последние дни он замечал в себе некоторую странность. Чаще всего дома, чаще всего вечером. Его охватывало подозрительное состояние, ни на что не похожее. Нет, похожее — на скуку. Пожалуй, на ожидание чего-то или кого-то. Вернее, на то чувство, которое остается на вокзале после проводов. Или после утраты близкого человека. Но инспектор не скучал — когда? Никого не ждал, не провожал и не хоронил. Может быть, это возрастное: как перевалит за тридцать пять, так и не по себе?

Петельников разгладил тетрадочные листки и принялся читать заявление гражданки Цвелодубовой сначала.

Значит, так. На ее день рождения пришли свекор с вазой, Николай с Марией и тетя Тася. А деверь Илья обиделся. Ага, обиделся на Валю. Откуда взялась Валя? Ага, свекор пришел не с вазой, а с Валей. А нужно было наоборот: прийти с вазой, а не с Валей. Вот деверь и обиделся. Чего же хочет Цвелодубова?

Мещанская чепуха. И на это уходили человеческие жизни. Он вспомнил свою однокомнатную квартиру...

Инспектор почему-то вспомнил свою однокомнатную квартиру, только что им лично отремонтированную: деревянные панели, притушенные светильники, белая тахта, хрустальный бар, хорошие книги, стереофоническая музыка... Теперь не стыдно и человеку зайти. У него бывал Рябинин, с которым они долго и сложно беседовали. Бывали инспектора уголовного розыска, много курившие во вред себе и квартире и обсуждавшие, как лучше взять Мишку-Кибера или как поставить на путь истинный Верку-Тынду. Приходили и женщины — иногда, редко...

Петельникова вдруг поразило странное желание, павшее на него ниоткуда и неожиданно, как дурь. Чепуха, мещанская чепуха с деверями и золовками... Этой чепухи ему и захотелось в своей квартире, похожей на гостиничный номер-люкс. Ну, без свекров и золовок, без этой Вали-вазы и обидчивого деверя Ильи. А просто чепухи, нелогичности, мелочи, может даже легкой глупости...

Например, котенка в передней, сидящего в тапке. Запаха с кухни, к которому он всегда принюхивался в квартире Рябинина. Веселой телефонной болтовни ни о чем. Брошенных вещей — например, женского халата — на белую тахту. Прихода соседки за луком или за этой... сокоотжималкой. Голоса на кухне, смеха в комнате, разговора в передней...

Петельников усмехнулся, в третий раз принимаясь за жалобу гражданки Цвелодубовой.

В дверь постучали. Это сожитель, Семенихин. Он вошел с неохотой и садился на стул долго, укрепляясь:

— Инспектор, у меня время не казенное.

— А у меня казенное.

На Семенихине был сносный костюм и вроде бы серая рубашка, но Петельникову казалось, что под пиджаком одна майка. Видимо, и бритвой он сегодня поработал, но щеки землисто темнели, как у людей, которые бреются от случая к случаю. Наверняка он сегодня не пил, но далекий запах спиртов витал где-то рядом.

— Семенихин, что-то не верится, что у тебя своя машина...

— Из-за внешнего вида?

— Хотя бы.

— А я все машине и отдаю. И деньги, и время.

— Ну, а детям? Трое ведь.

— Моих только двое.

— А чей же третий?

— Аист принес.

— Какой аист?

— Петька, водопроводчик из жилконторы.

— Ну, это с женой разбирайся, а воспитывать обязан всех.

— Что ж... У меня к ним отношение матерное.

— Это к детям-то?

— Вроде как у матери, — объяснил Семенихин, оглядывая куртку, рубашку и галстук инспектора.

Петельникову хотелось спросить этого тусклого мужчину, для чего он завел троих детей.