— Как звать вашу дочку? — тихохонько спросил инспектор, точно мог ее разбудить.

— Самое простое имя.

— Маша.

— Нет, Катя.

— Передайте Кате, что волшебник Ноль Два очень занят — он ловит злую ведьму, ворующую детей.

— А когда поймает?

— Тогда он придет.

Из дневника следователя. Детский мир настолько своеобразен и загадочен, что мы о нем только догадываемся. Ребята все видят и слышат иначе, чем мы.

Иринка вдруг спрашивает:

— Пап, в филармонии лошади есть?

— Разумеется, нет.

— А зачем им ковбой?

— Да не нужен им ковбой.

— Не-ет, один нужен. По радио говорили...

На следующее утро я услышал объявление: в филармонии начинался конкурс в оркестр, в том числе требовался один гобой. Я Иринке, и объяснил. Но у нее уже готов новый вопрос, теперь из газеты, которую она держит, по-моему, вверх ногами.

— Пап, ослов куда принимают?

— Никуда не принимают, — лакирую я действительность.

— А тут написано: «Прием осла...»

Я смотрю газету, где, разумеется, напечатано: «Состоялся прием посла...»

Леденцов почти не таился. Казалось, что осенняя теплота сделала ненужными все оглядки и предосторожности. Он шел, распахнув пиджак и насвистывая, и его рыжая голова пылала, как осенний клен. Но открытым шел инспектор не из-за погоды — на общем совете решили Катунцева задержать и допросить, как только он подойдет к дому подозреваемой. Выходило, что инспектор висел на его хвосте последний раз.

Катунцев — тот уж определенно из-за снизошедшего солнышка — двигался скоро, точно боялся, что оно передумает и закроется уместными сентябрьскими тучами. Его шаги, похожие на спортивную ходьбу, удивляли инспектора — куда мужик спешит? Ведь дом Валентины Дыкиной не уехал, стоит себе на крепком фундаменте. Нет, солнышко тут ни при чем.

Через два квартала инспектор понял, что маршрут сегодня иной — Катунцев шел не к голубому жилмассиву. Тогда задуманная операция может измениться. И Леденцов стал увядать на глазах — застегнул пиджак, прекратил свист, сгорбился, юркнул в тень стен и натянул на голову беретик от плаща «болонья», словно погасил желтый фонарь.

Катунцев шел прямо, рассекая теплый воздух несгибаемой шляпой. Сказочный голубой массив остался в другой стороне. Высотное здание «Гидропроекта»... Сюда? Нет, миновал. Возможно, идет себе мужик по делам, а инспектор тащится сзади хвостиком. Станция автообслуживания. Конечно, сюда. Машина, небось, сломалась. Но прошел мимо, не притормозив. Ресторан «Садко»... Неужели сюда? Нет, свернул за угол и отмахал еще два квартала шагом, которому позавидовал бы ломовой конь...

Но вдруг его ход замедлился. Катунцев оглядел улицу и остановился, будто у него иссяк завод. Здесь, сюда? Здесь — он привалился к оголенной березе и закурил медленно, теперь уже никуда не спеша.

Леденцов забегал, как высвеченная мышь, — тихая и голая улица, где ни спрятаться, ни притвориться. Если свернуть за выступающий угол дома, то ничего не увидишь, а воровато выглядывать не годится; если перейти на другую сторону, то тебя видно, как ту самую высвеченную мышь. Оставались автоматы с газированной водой, которые забытой парочкой прислонились к стене. Лишь бы работали.

Инспектор подошел. Автоматы работали, и он облегченно нащупал в кармане горсть мелочи. И сделал первую глупость, выпив стакан залпом, еще не зная, сколько ему придется тут стоять.