Наверное, убийство было слишком сильным переживанием, и он немного подвинулся небогатым своим умишком, но тогда ему казалось, что он придумал все чрезвычайно хитро. Похихикивая, он оттащил Лапина еще дальше, свалил в какую-то ложбину между кустами и закидал сломанными ветками.

«Спи спокойно, дорогой товарищ, — веселился он, стоя над импровизированной могилой. — Тут тебя никто не найдет, кроме зверья. А уж онито позаботятся на славу…»

* * *

— Почему один? — удивился Валерий Степанович, завидев на фоне светлеющего неба одинокую фигуру с торчащим над плечом винтовочным стволом.

— Может быть, это местный? — забеспокоился Зельдович.

— Вряд ли… Эй! — негромко окликнул он незнакомца. — Стой! Кто идет!

— Это я! — послышался знакомый голос, и темная фигура задрала руки вверх. — Николай! Не стреляйте!

— Было бы чем, — проворчал про себя Зубов и добавил громче: — А где Лапин?

— Раздумал он! — Мякишева колотил озноб, списанный геологами на утреннюю свежесть, особенно заметную тут, у озера, затянутого предутренним туманом. — Зас… Испугался, одним словом. Да и бабу он тут себе завел. Жалко, говорит, бросать, беременная она от него, — вдохновенно врал мужик, трясясь, как в лихоманке.

— Чего же он тогда… — Зубов не договорил и махнул рукой. — Ладно. Пойдем втроем. Черт бы побрал этих… этих… И их матримониальные планы в придачу, — закончил он.

Небольшой отряд обогнул озеро перед самым рассветом.

— Думаете, поддельный пропуск поможет? — Зельдовича тоже изрядно потрясывало.

— Откуда я знаю? — пожал плечами начальник экспедиции. — Когда-то у меня получалось похоже…

Счастливая мысль вспомнить проделки студенческой поры осенила Валерия Степановича уже после ухода Лапина. Зубов обладал одним талантом, которого стыдился с юношеских лет, — он отлично копировал самые заковыристые подписи и почерки. Учась в институте, бывало, снабжал одногруппников-двоечников направлениями на пересдачу экзаменов, которые не могла отличить от выписанных лично доцентом Новожиловым даже пожилая секретарша деканата Капитолина Павловна. Да и потом, случалось, применял свой талант, пока, повзрослев, не понял, что добиваться всего в жизни следует честно.

— Печать мне кажется нечеткой… — ныл Лев Дмитриевич. — Раскусят нас…

— А какую вы еще хотели? — огрызнулся Зубов. — Я вам геолог, а не фальшивомонетчик.

Печать он перевел с какого-то ордера, выписанного еще в прошлом году в канцелярии генерал-губернатора тоже старым студенческим способом — при помощи вареного яйца — и от души надеялся, что обман не раскроется. Тут дело пахло не банальным отчислением, как когда-то, а более серьезными проблемами.

Мякишев в разговоре не участвовал, постоянно бормоча что-то себе под нос.

К расселине в скалах поднялись без проблем — к ней вела хорошо натоптанная тропка.

— Кто такие? — буркнул, раздирая рот в зевоте, незнакомый казак, штопающий гимнастерку у пулемета, уставившего тупое рыло в сторону неподвижного, словно дымчатое зеркало, озера. — Не велено никого пущать.

— По поручению генерал-губернатора, — Зубов небрежно протянул стражу липовый пропуск и веско добавил: — Личному.

— По поручению, так по поручению, — зевнул станичник, равнодушно возвращая бумагу: на подпись и печать он взглянул лишь мельком. — Поручику там на выходе предъявите, он и решит, что к чему.