— Плохо дело, — Алеша осунулся, спал с лица, на молодом еще лице резко обозначились морщины, делающие его старше. Отец с болью в сердце отмечал эти перемены в единственном сыне. — Вика от них не отходит. Совсем не спит…

Беда пришла в Новую Россию. Да такая, что все предыдущие показались разом мелкими и не стоящими внимания. Что такое, в конце концов, военное поражение? Опыт, опираясь на который стараются не делать ошибок в будущем. Что такое нашествие вредителей и засуха? Неприятности, не более того. Продовольствие, даже если оно будет начисто уничтожено, можно купить во внешнем мире — не на такие ли случаи собирается и тщательно хранится золотой запас. Тут дело было гораздо серьезнее…

На осколок Российской Империи, маленькую губернию на пороге иного мира, обрушилась эпидемия новой, никому еще не известной болезни. Болезни, действующей крайне избирательно.

Страдали от нее исключительно дети.

Странная хворь, сочетающая в себе признаки множества других, вроде бы не слишком опасных болезней, поражала детей от младенчества до тринадцати-четырнадцати лет включительно. Если несмышленые крохи болели все до единого, то среди подростков попадались невосприимчивые к заразе. Из тех, кто подпадал уже под категорию юношей и девушек, болезнь, наоборот, была редка и протекала легко, будто обычная простуда. И совсем оказались неподвержены ей взрослые — даже ослабленные иными болезнями и дряхлые старики.

Вся новоросская медицина билась как рыба об лед, невеликая больница была давным-давно переполнена, а в «столицу» из отдаленных хуторов все прибывали и прибывали новые заболевшие. Дошло до того, что генерал-губернатор скрепя сердце приказал вернуть больных детишек в те семьи, где им могли оказать квалифицированную помощь — в семьи офицеров, чиновников, интеллигенции, мастеровых, наиболее передовой части крестьянства. Выручил отец Иннокентий, организовавший палату в одном из принадлежащих церкви зданий, добровольно взялись предоставить свои жилища многие сердобольные горожане… Но все достижения современной медицины, все усилия медиков были тщетны — несколько детишек, в основном из самых маленьких, уже скончалось, а множество было при смерти. И ни одного, абсолютно ни одного случая выздоровления.

— Неужели никакого выхода?

Сын понимал, что ничего утешительного отец ему сказать не может, но не спросить тоже не мог — любая надежда, пусть даже тень надежды все равно лучше полной безнадежности. Особенно когда рядом, всего лишь за стеной, два самых близких тебе существа, твоя плоть и кровь, колеблются на краю пропасти, возвращения из которой нет.

— Может быть, отрядить специалистов за лекарствами в Кедровогорск? Может быть, притащить сюда, хотя бы силой, какое-нибудь медицинское светило? Пусть они там все трижды красные, но они ведь давали клятву Гиппократа!

— Это бесполезно, Алеша, — Владимир Леонидович все разминал и разминал в пальцах извлеченную из портсигара папиросу и не мог заставить себя закурить — в двух шагах от больных внуков это казалось кощунством. — Наши люди в Кедровогорске и Кирсановке в самые первые дни эпидемии добыли все необходимые лекарства. Только они, увы, не панацея…

— А вдруг квалификация наших врачей…

— Недостаточна? Это полная ерунда, Алеша. Серафим Павлович, заведующий нашей больницей, как ты, наверное, знаешь, в прошлом — эпидемиолог. Боролся с холерой в Туркестане, с оспой в Поволжье… С «испанкой» в Петрограде в восемнадцатом.

— Спасал красных?

— Спасал русских. Болезнь, Алеша, она, знаешь ли, не делает различия между людьми по политическим взглядам. Она одинаково косит и убежденных большевиков, и патриотов, и людей, придерживающихся нейтралитета.

Алексей промолчал, признавая отцовскую правоту.