— Вот, еще двое чад отдали Богу души безгрешные, — пожаловался священник генерал-губернатору. — Только что отпел ангелочков. Тают детушки аки свечи восковые… Бьемся, бьемся, а все без толку…

— И в больнице тоже мрут, — понурился полковник. — И в семьях.

— Что же медицина?

Полковник и ему поведал горестное открытие Серебрякова.

— Тогда остается только молиться…

Выйдя из церкви, Еланцев лицом к лицу столкнулся с инженером Спаковским. Александр Георгиевич брел, не разбирая дороги, пошатываясь, чуть ли не падая, и производил впечатление мертвецки пьяного. Владимир Леонидович знал, что его младший сын Павлик тоже был болен, но чтобы так распускать себя…

— Господин Спаковский, — окликнул его генерал-губернатор, готовясь строго отчитать разгильдяя, позволяющего себе непотребство в такое тяжкое время, да еще на глазах у всех. — Подойдите-ка сюда!

Тот остановился, слепо оглянулся вокруг и, наконец, сконцентрировал взгляд на фигуре полковника, явно не узнавая его.

«Напился до чертиков! Правильно мне предлагали установить сухой закон на время эпидемии…»

— Что вы себе позволяете, господин инженер?

Но тот уже узнал Еланцева и пошел прямо на него, шаркая ногами, словно старик. По лицу его бежали слезы.

«Неужели…» — внезапно догадался генерал-губернатор.

— Сынок мой умер, Владимир Леонидович, — упредил его мысль Спаковский. — Пашенька мой… Не успели мы с Полиной возрадоваться чудесному обретению детушек наших, а Господь уже прибрал одного…

Коря себя за прошлые мысли, полковник шагнул к инженеру и обнял его за узкие, вздрагивающие от рыданий плечи.

— Мужайтесь, Александр Георгиевич. На все воля Божья…

Что он мог еще сказать старому соратнику? Как ободрить…

2

«Вот он, стервец!..»

Дормидонт Савельев никогда не считал себя умелым охотником. Да и не крестьянское это дело — бродить по лесам, полагаясь на удачу. Крестьянская удача — она в тяжелом каждодневном труде до седьмого пота. Только неустанным трудом можно добыть в суровом краю пропитание себе и своей семье, а охота — для бродяг и непосед вроде Ерёмы Охлопкова. Нашел он, правда, благодаря своей непоседливости Рай Земной и односельчан сюда привел, да не добавило ему райское житье-бытье ни умишка, ни трудолюбия. Так и носится, растрафа, где-то по лесам, по полгода-году домой носа не кажет, дети растут сиротами, жена на богатого соседа пуп рвет… Другой рай, железные свои зубы скалит, ищу. Чтобы уж никакой власти над мужиком не было. Чтобы один он в природной своей свободе землицу пахал и никому в ножки не кланялся. А разве можно совсем без власти-то?..

Нет, совсем без власти нельзя. Невозможно мужику на Руси без власти. Иначе не жизнь будет, а сплошное баловство. Совсем как при большаках, когда любой прохожий мог обидеть, последнее отобрать, а то и жизни лишить православного. Так что не по лесам шастать надо, а потом землицу кропить от зари до зари, Бога молить за чудесно вернувшуюся старую власть, да детям малым в головенки их пустые это вбивать. Пока поперек лавки лежат. И чтобы никакого баловства…

И никогда не взял бы Дормидонт в руки винтовку, кабы не повадился медведь скотину резать. И так напасть за напастью — то саранча адова все пожрала, то засуха, то мороз страшенный… А уж про хворь лютую, что, почитай, каждый третий дом в Ново-Корявой осиротила, и вспоминать страшно. Только истовой молитвой и совладали с бедой-злосчастьем.