— А что ж он голый-то! — с отчаянья привел последний довод Дормидонт, уже в душе распростившийся с волей — за убийство человека и здесь, в Новой России, полагалась каторга, а то и намыленная петля. — Нешто крещеный по лесу станет нагишом шастать? И креста на ём нет!

Последний аргумент подействовал: мужики дружно заскребли в затылках. За убийство инородца прежняя власть хотя и не жаловала, но строго вроде бы не карала. Да и родня убиенного всегда больше настаивала на выкупе, чем на непременном наказании убийцы. Свои у инородцев понятия о грехе и воздаянии. Нехристи, одним словом. Церковное покаяние, конечно, само собой, да все такое разное…

— Как, мужики, ни крути, а надо в город энтого лешака тащить, — подытожил Филимон. — Там тебя, Дормидонт, и рассудят — в каторги идти или каяться да калым инородцам собирать. А то и отпустят на все четыре стороны, если зверь энто. Грамотеям-то городским виднее, чем нам, сиволапым.

— А может, прикопаем его тут, да и дело с концом? — тоскливо протянул Савельев.

— Нельзя, — помотал головой Филимон. — Это дело прояснить надо. Сам же всю жизнь с камнем на душе проходишь — рад не будешь.

— Как же мы его потащим? — оценил взглядом Варсонофий облепленную мухами тушу. — В нем весу пудов десять.

— Ага! Кабы не вся дюжина!

— Не, не потянет на десять! — заспорил поперешный Сёмка. — Девять пудов — не боле…

— Да хоть бы и девять. Лошадь ведь сюда не привести.

— Да и приведешь — испужается, ни в жисть не подойдет.

— Делать нечего, православные, — подытожил Кадочников. — Срубим пару лесин, соорудим волокушу, да на себе потащим. Привыкать нешто?

Вскоре возле малинника, распугивая лесную живность, весело застучали топоры…

* * *

— Могу вас обрадовать, господа, — вышел на крыльцо больницы к ожидавшим его вердикта крестьянам Привалов. — Вы убили не человека.

— Слава богу! — бухнулся на колени и принялся истово креститься на купол больничной часовни Дормидонт Савельев. — Ни в жисть теперь ружье в руки не возьму! Гори оно синим пламенем!

— А кто же это? — настороженно спросил Филимон Веревкин.

— Кто? Кто? — поддержали товарища остальные мужики, заметно повеселевшие: кто это начальство знает — взяли бы вдруг да и записали всей компанией в сообщники Дормидонтовы? — Кто такой?

— Увы, ничего конкретного пока сказать не могу, — развел руками ученый. — Но то, что данное создание природы не принадлежит и к одной из человеческих рас, — гарантирую.

— А не леший часом? — прищурился Семён Косых.

— Никоим образом. И вообще, господа: лешие, русалки, водяные… Все эти существа — не более чем персонажи детских сказок. Стыдно в вашем возрасте верить в подобное.

— Как же не верить, барин, коли на самом деле они есть? — не выдержал молчавший до сих пор Варсонофий. — Кто в позапрошлом годе на озере Федьку Савушкина под воду утащил? Русалки защекотали и утащили.

— А водяной на болоте ночами ухает, — поддержал приятеля Веревкин. — Стало быть, и лешак должон быть!

— Сказки все это, — поморщился ректор Новороссийского университета, снял пенсне и принялся его протирать платочком.