Полицейский бросает окурок в водосток и затаптывает — под ногой хрустит ледок. Затем одергивает на себе тесноватую форму и толкает дверь.

Рыжая девица у фикуса поднимает на него глаза. Наила продолжает возиться со своими «заманчивыми поездками по сниженным ценам». Молодой человек представляется: Пейроль Гийом, помощник полицейского, и подходит к Наиле:

— Можно вас на пару слов, мадемуазель?

Наила оборачивается с Мартиникой в зубах, кивает, прикрепляет афишку скотчем и показывает ему на кресло напротив своего места.

— Деловая поездка или отпуск?

Она старается говорить любезно-оживленным тоном, но голос звучит глуховато.

— Я пришел по поводу Жака Лормо, — в лоб огорошивает ее Пейроль Гийом, решительно не умеющий долго держать в себе то, что не дает ему покоя. — Вы были близко знакомы с ним?

Наила бледнеет. Это не очень заметно — она и так плохо выглядит. Но я вижу: на виске у нее забилась маленькая жилка, как всегда в минуты страха или гнева.

— А в чем дело?

— Он умер.

— Да, я знаю. Прочитала утром в газете…

— Вы ведь, кажется, ему позировали?

Опасный тип. Наила с каменным видом отпирается: она знала меня только в лицо, слышала, что я занимаюсь живописью… и вдруг она взвивается, увидев, что рыжая толстуха застыла с прижатой к уху телефонной трубкой и, якобы дожидаясь, пока ее соединят, буквально впивает каждое слово:

— Но с какой стати вы меня расспрашиваете?

— Просто из любопытства, мадемуазель. Я пришел неофициально. Причина смерти месье Лормо установлена — разрыв аневризма аорты, — и следствие закрыто. Просто мне понравился ваш портрет, который он писал. Я проходил мимо и узнал вас. Вот и все. Извините за беспокойство.

Он встает, надевает кепи и выходит на улицу под приятный перезвон колокольчика. Наила провожает его глазами, пока он переходит через улицу, и утыкается в какой-то каталог, не глядя на толстуху. Та положила трубку и смотрит на нее с безмолвным сочувствием.

Конечно, я понимаю и не сержусь на Наилу за то, что она отрицала наши отношения. Но все же можно было соблюсти хоть какое-то правдоподобие. Любопытство юного сыщика еще больше распалилось, и в глазах его, когда он уходил, появилось что-то такое, что внушает мне опасение.

Пока я отсутствовал, меня уложили в гроб. Ничего неожиданного, но все же я был поражен. Бюньяры последний раз подштукатуривают меня. Тело со всех сторон окружают волны шелковых складок — похоже на коробку с праздничным набором цукатов, Жан-Ми торгует такими под Рождество.

— При таких барышах вполне могли бы взять для него «Версаль».

— «Трианон» полегче.

Низенький, подумав, делает мне пробор на другую сторону. Длинный, поправляя мою улыбочку, продолжает:

— Бабник был еще тот.

— Да-а?

— Знаешь девчонку из турагентства «Хавас», ну, эту черномазую герлу? Вот он с ней развлекался.

— Да ты что?!

— Спроси у Жасенты, она с ней вместе в бассейн ходит.

— Ах ты сукин сын! — возмущается низенький и напрочь убирает пробор. — И это называется — она ни с кем не гуляла! А ты уверен, что твоя Жасента не заливает?

— Не веришь, спроси у Каро. Да все ее подружки в курсе. У них ведь так — все друг дружке выкладывают.

Хорошенькое дело. Думаешь, что никто на свете ничего не знает, а оказывается, ты на самом виду. Мне, в общем-то, плевать на злые языки этих гробовщиков, но как-то не хочется присутствовать, когда будут привинчивать крышку.