Она смотрела на него, а он говорил:

— Мне всегда казалось, что бедняжка Синтия немного не в себе. Но, Дория, согласись, одно время ты всерьез думала, что мы с ней…

— Нет-нет, — торопливо вставила Дория. — Я понимаю, что ошибалась.

— Да, ошибалась, — кивнул Эшли и вдруг поглядел Рози прямо в глаза. Так серьезно, так странно, что у нее екнуло сердце. Тогда он поднялся. — Дикки взяла с меня обещание, что после кофе ты отдохнешь часок, — улыбнулся он сестре. — Пойду позову ее.

— Милый, довольно обращаться со мной как с инвалидом!

— Сейчас три, — сказал Эшли, взглянув на часы. — В четыре мы вернемся. Идти в конюшни сейчас слишком сыро, поэтому мы с Рози отправимся ко мне в кабинет. Я хочу показать ей несколько цветных слайдов, которые привез из-за границы.

— С удовольствием посмотрю, — откликнулась Рози и сама удивилась, как весело и уверенно прозвучал ее голос. Но когда она пошла вслед за Эшли по коридору, сердце у нее внезапно забилось, как у пойманной птички.

Как он смотрел на нее! Что бы это значило?

Кабинет оказался большой комнатой с видом на конюшни. Как и весь дом, она хорошо отапливалась, и здесь было тепло даже в этот холодный, промозглый, ноябрьский день. Рози прежде тут не была, но кабинет ей понравился. Он разительно отличался от изысканной гостиной подчеркнуто мужской простотой. Старинные ковры на дощатом полу; массивное ореховое бюро; книжные полки по стенам; шкаф с оружием; чучела уток и разнообразные охотничьи и рыболовные принадлежности; несколько хороших гравюр на охотничьи сюжеты, а над камином — живописное изображение кобылы, матери Тимкина. Рози сразу ее узнала.

— Обещаю заказать портрет вашего крестника и подарить его вам, — заметил Эшли, когда они смотрели на картину.

— Ой, как чудесно! — воскликнула Рози.

— На ваш взгляд жизнь — сплошные чудеса, — сказал Эшли с чувством. — Поэтому с вами так интересно. Это завидный дар! Большинство людей равнодушны к жизни.

— Вы же не такой. И Дория тоже.

— Насчет себя не знаю. Возможно, теперь я не так равнодушен, как раньше. А что касается Дории — она действительно не от мира сего. Даже проклятый полиомиелит не убил в ней интереса ко всему и вся.

— Она удивительная.

— Я едва не потерял ее, — тихо сказал Эшли, глядя на дымящуюся сигару. — Господи, вы даже не представляете, Рози! Она чудом выжила.

— Вам было очень тяжело?

— Да. Понимаете, мы с ней во многом зависимы друг от друга. Мне страшно вообразить, что я мог бы остаться без сестры.

— И она не захотела бы остаться без вас.

Он вынул изо рта сигару, положил в пепельницу.

— Мне неприятно возвращаться к этому, Рози, — начал он. — Но я хочу знать: вы правда не жалеете о Патерсоне?

— Правда, — честно сказала Рози. — И я благодарна вам за то, что вы помогли мне во всем разобраться.

— Я едва не совершил ужасную ошибку. Видите ли, я с самого начала считал, что из вашего брака с Патерсоном не выйдет ничего путного. Но Дория убеждала меня, что семейная жизнь может изменить человека, и я уступил. Сестра оказалась не права: на Патерсона ничто не повлияет. Он никогда не изменится. Слава богу, вы с ним больше не увидитесь.

Рози промолчала, только опустила голову совсем по-детски, отчего Эшли потерял власть над собой.