Это основание было единственным для того, чтобы женщина, которая, по слухам, завязывала интимные отношения с любым мужчиной в течение одной недели их знакомства, обращалась с Юити уникальным образом. Чтобы забыть Юити, графиня задумала не встречаться с ним. Из прихоти она написала ему длиннющее письмо, но без намерения отправить его. Она писала это письмо с улыбочкой, вставляла в него полушутливые и соблазнительные фразы. Когда она перечитывала свое письмо, у нее задрожали руки. Из страха, что ей снова захочется перечитать письмо, она взяла спички и подожгла его. Неожиданно письмо вспыхнуло моментально; она поспешно распахнула окно и швырнула листы в сад под дождь.

Часть пылающего письма упала на сухую землю сразу под карнизом, а другая — рухнула прямо на краешек лужи. Листы продолжали гореть еще некоторое время. Они горели долго; казалось, что слишком долго. Графиня запустила пальцы в свои волосы. Кончики пальцев ее окрасились белым. На волосы ее спарашютировали тоненькие хлопья — пепел раскаяния.

…Госпожа Кабураги очнулась, ей померещился дождь. Это умолкла музыка, а танцующие пары еще продолжали шаркать по паркету, издавая шорох, похожий на шум дождя. Через распахнутую дверь на балкон открывалась заурядная картинка вечернего города — вкрапления звезд на небе и яркие хаотичные пятна окон высотных домов. Толпы женщин с голыми белыми плечами, разгоряченных танцами и вином, несмотря на проникающую ночную прохладу, невозмутимо скользили туда и обратно.

— А вот и Минами-кун с женой! — произнес господин Кабураги.

В толчее у порога графиня заметила супругов, оглядывающих гостиную.

— Это я их пригласила, — сказала она.

Впереди в сторону их столика шла Ясуко, протискиваясь сквозь толпу. При встрече сердце женщины осталось спокойным. Когда она виделась с Юити без Ясуко, она ревновала этого мальчика; но почему же сейчас, когда они вместе, сердце ее ничего такого не чувствует?

Она почти не видела лица Юити, указала Ясуко на стул рядом с собой и стала нахваливать ее прелестный наряд.

В отделе закупок отцовского универмага она прикупила недорогой отрез импортной ткани и еще раньше заказала костюм для осеннего гардероба. Это была тафта цвета слоновой кости. На пышном подоле из плотной холодноватой материи — из-за света текстура тафты казалась зыбкой, непрерывно текущей — широко открывались безмятежные серебристые, мертвенные, удлиненные глазки. Грудь Ясуко расцвечивала орхидея каттлея. Фиолетовая с желтизной головка цветка, его фиалковые лепестки-губы завораживали своим странным кокетливо-застенчивым ликом. От золотого ожерелья с мелкими индийскими орешками, от длинных лавандовых перчаток до локтя, от орхидеи на корсаже исходил тончайший аромат духов, словно воздух после дождя.

Юити удивился, что госпожа Кабураги ни разу не взглянула на него. Он поприветствовал графа. Граф, чьи глаза были намного светлей, чем у японцев, поздоровался с Юити, окинув его взглядом, словно на военном смотре.

Заиграла музыка. Стульев возле стола не хватало. Их разобрали молодые люди, сидевшие за другими столиками. Кое-кто был вынужден стоять. Разумеется, Юити тоже стоял, попивая предложенное графом виски с содовой. Женщины довольствовались крем-какао. Из бальной залы лилась музыка; она застилала, будто мгла, холл и гостиную, препятствуя общению. Все четверо молчали. Вдруг госпожа Кабураги поднялась.

— Ах, простите! Вы стоите один. Не желаете потанцевать со мной?

Граф Кабураги лениво покачал головой. Он был удивлен ее предложением. Они никогда не танцевали на этих балах.

Юити было понятно, что ее муж не примет это приглашение. Он мог только догадываться, что госпожа Кабураги предвидела этот отказ. Должен ли он предложить ей танец хотя бы из вежливости? Было очевидно, что она желает танцевать с ним.