|
Этот чиновник, занимавший место очень хлопотное и далеко не благодарное, давно добивался, чтобы его перевели в город, на восточный берег, но, как ни пускался он во все тяжкие, любые козни и хлопоты кончались ничем, и он так и торчал в здешней дыре. Ему полагалось следить за порядком в оросительной сети, то есть заставлять население в месяцы, предшествовавшие разливу Нила, чистить каналы и укреплять насыпи и плотины, расходуя на эти работы как можно меньше казенных средств. Добровольцы встречались ему почему-то не очень часто, и потому приходилось объявлять общественные работы обязательными и предписывать домовладельцам и хозяевам усадьб и поместий отрабатывать положенное число часов; за эти тяготы казна расплачивалась разовым сокращением податей. Споры с обложенными повинностью селянами затягивались донельзя, отнимали попусту силы и сильно докучали.
Поэтому, увидев папашу Жара у своего дома, писец приготовился к очередному потоку жалоб и стенаний, перемежаемых выкриками и обвинениями. — Я тебе надоедать не стану, — с порога объявил земледелец, — но ты мне должен помочь. — Какие вопросы! — отозвался чиновник. — Только учти: закон есть закон, и он нелицеприятен, пусть мы с тобой много лет как знакомы. Если землевладельцы станут увиливать от общественных работ, не понимая, что без них никак нельзя, то вся польза от разлива пойдет насмарку, а там и до крушения Египетского царства рукой подать. — Да я не спорить с тобой пришел. Про сына поговорить хочу. — Так твой сын освобожден от общественных работ. — Он бросил хозяйство. — Чего ради? — А то я знаю… Говорит, рисовальщиком буду. Жалко-то как: мой бедный сын ума лишился. — Говоришь, он уже не глядит за твоим скотом и не пасет его? — То и говорю! — Дурость какая! — И мать его как просила, и я сам. Без толку. Ушел. — Плеткой поучить маленько. А лучше — палкой. Глядишь, и поумнеет. Земледелец только головой покачал: — Рад бы. Но ты же знаешь, какой он здоровенный… И если что, сразу кулаки в ход. Веришь ли — на меня замахнулся. — Сын поднял руку на отца! — с чувством воскликнул чиновник. — Да такого в суд волочь надо — пусть влепят ему так, чтобы мало не показалось! — Нет, я лучше придумал. — Скажи. — Раз уж он мне теперь не настоящий сын и раз уж он ушел из дому, чего ради ему такие послабления? Ну, освобождение от общественных работ… — Уж на работы-то я его призову. За мной дело не станет. — Можно и еще лучше сделать. — Как? Ходатай понизил голос. — Этого бездельника надо проучить как следует… Я не прав? Если его хорошенько наказать, то мы спасем его от куда худших выходок. А если мы пустим дело на самотек, то мы же и виноватыми окажемся. А малый пропадет. Писец спорить не стал. — Что предлагаешь? — Положим, ты послал Жара на обязательные работы. А он идти не хочет… Это же неповиновение власти, так? И ты вправе вызвать ватагу молодцов, и те потащат его в темницу, а там-то уж он скоро и образумится. — Это можно… Сделаем. А что мне за это будет? — Дойную корову приведу. У чиновника рот наполнился слюной. Такое богатство, можно сказать, маленькое сокровище — за сущую безделицу. — По рукам. — Ну и, понятное дело, пару-другую мешков с зерном добавлю. Надо спасать Жара. Надо, чтобы Жар вернулся в хозяйство.
4
Что-то сырое и мокрое, как лягушка, проползло по его лбу, и Жар поспешил открыть глаза. |
