Мэгги вскинула голову, но черные глаза продолжали в упор смотреть на нее.

 – Подумай об этом хорошенько, – продолжила леди Дэвис. – Тот жестокий опыт, который ты получила в шестнадцать лет, так просто с плеч не скинешь. Через три десятка лет твоя жизнь достигла точки, где – во всяком случае, когда речь идет о женщинах – она меняется безвозвратно. Ты, наверное, сама знаешь об этом, хотя бы подсознательно. Сколько тебе? Сорок пять? Этот возраст не зря называют климактерическим. Высшая точка. Мэгги смущенно рассмеялась.

 – Да, вы не случайно так успешно занимались своим делом.

 – Я училась на медсестру, когда это ремесло было совсем не похоже на сегодняшнее, когда все отдано машинам. Тогда медсестра была непосредственно связана с пациентом, безотлучно находилась при нем целыми сутками. Я многого нагляделась, видела людей в их самых низменных проявлениях. Когда я завела свою детскую «ферму», мне пришлось познакомиться с еще более потрясающими типами человеческого поведения. Сегодня, когда я прикована к своей коляске, я читаю газеты, смотрю телевизор и убеждаюсь, что человеческая порода не изменилась. И никогда не изменится. Пока существуют люди на земле. И наблюдать за этим очень забавно. – Она улыбнулась. – А теперь, в честь нашей встречи... передай-ка мне этот колокольчик.

 Когда Мэгги вошла в гостиную на Саут-стрит, Конни с облечением сказала:

 – Слава богу! Звонил Барт. Приедет вечером. С адресом. А ты где была?

 – Навещала старого друга. Теперь хочу повидать еще одного.

 – Но ты разве не слышала? Барт возвращается! Ты с утра на стенку лезла из-за того, что его нет, а теперь, когда он на пути сюда, собираешься уезжать. В чем дело?

 – Мне надо кое с кем повидаться, прежде чем я встречусь с Бартом.

 – Но, насколько я знаю, он как раз выслеживал персону, которую ты хотела видеть?

 – Объясню потом.

 – И когда же?

 – Пока не знаю. Но завтра вечером у меня спектакль, так что долго ждать не заставлю. Я позвоню тебе.

 – Надеюсь.

 Мэгги попросила Конни вызвать такси и через двадцать минут уехала.

 В половине пятого поезд, на котором ехала Мэгги, прибыл в Лидс. Такси дожидалось ее возле вокзала. У входа в здание она купила охапку цветов и села в машину, велев ехать в Йетли.

 Со времени похорон Мэгги помнила, что могила Грейс Кендал и ее родителей находилась в старой части кладбища, у стены, под черным гранитом, на котором были выгравированы имена всех троих. Грейс Амелия Кендал. 1922– 1982. Внизу было написано: «Их соединила смерть».

 «Как хорошо верить в такие вещи, – подумала Мэгги. – Многие считают смерть началом новой, настоящей жизни. Но я уверена, что наша земная жизнь – единственная и последняя, и все, что мы успеем в ней, с нами и пребудет, и никакой другой жизни в обмен на добродетельное поведение не последует».

 Цветы Мэгги положила прямо на могильный камень. Она купила несколько букетов роз, гвоздик, ирисов, маргариток, тюльпанов, и их пестрота торжествовала над чернотой могильной плиты. В школе мисс Кендал всегда ставила цветы в вазочку на столе. Ее любимыми цветами были фрезии, но сейчас для них был не сезон.

 Отступив на шаг назад, Мэгги чуть не упала, наткнувшись на старика, который стоял позади нее.

 – Простите, я не видела вас.

 – Да-да, вы задумались. – Он кивнул на могилу. – Вы, наверное, были ее ученицей?

 Старик говорил с местным акцентом.