|
А когда все закончилось — если это можно так назвать, — безнадежность просто перешла из одной фазы в другую. Но суть оставалась прежней. Снова телереклама, снова жалобы на цены и налоги, снова политиканы, обещающие райскую жизнь, снова речи в ООН и снова бомбы — все более и более разрушительные. Предположим, не было бы коммунистов. Все равно оставались бы Испания, Германия, арабы — целый мир, полный бедности, ненависти, алчности и амбиций. Оставались бы атомные и водородные бомбы, нервно-паралитические газы. Оставались бы любители сжигать книги и охотиться на ведьм. И никто не знает, сколько нам отведено времени, прежде чем бомбы начнут падать. Что же вы хотите от меня, судья? Чтобы я нашел работу, женился, завел детей, купил дом, поливал лужайку, копил деньги на колледж для сына и на собственную старость? Зачем?
Судья молчал. — Ну, вы сами вызвали меня на откровенность, — виновато произнес Джонни. — Не возражаете, если я лягу спать? Он вошел в дом и поднялся по лакированной лестнице в спальню, чтобы испытать на себе прощальный совет коронера Барнуэлла. Спустя некоторое время судья Шинн последовал за ним.
Джонни проснулся от звука церковного колокола. «Какой приятный способ напомнить мне, что я решил посетить службу мистера Шира в воскресенье утром», — было его первой сонной мыслью. Но когда его чувства обострились, напоминание стало казаться слишком настойчивым. Старый колокол с его резким, металлическим лязгом звенел как сигнал пожарной тревоги в 1900 году. Джонни встал с кровати и подошел к окну. Со всех сторон к церкви бежали люди. Джонни увидел, как Берни Хэкетт выскочил из своего дома в южном углу, втискиваясь в воскресный пиджак и не выпуская при этом ружье. Питер Берри поднимался по Фор-Корнерс-роуд от своего дома за лавкой так быстро, насколько позволял его вес. Дети мчались отовсюду, сопровождаемые громко лающими собаками. Пэнгмены и Пру Пламмер семенили по Шинн-роуд, подгоняя друг друга. Два автомобиля вылетели на перекресток — один с юга, другой с запада, — едва не столкнувшись. Из одного вылезли Дейв Хемас, Мертон Избел и Кэлвин Уотерс, а из другого — Дрейкли Скотт с матерью. У церкви уже ждала группа людей. Джонни разглядел Сэмюэла Шира и его толстую жену, быстро идущих по лужайке от пасторского дома; их лица казались неестественно бледными. В дверь постучал судья Шинн. — Джонни, вставай! — Что случилось? — Кого-то поставили дежурить у полицейских казарм в Петунксите, под Комфортом. Он только что позвонил и предупредил, что полиция штата едет сюда. Черт бы побрал Барнуэлла! Джонни кое-как оделся и поспешил вниз. У церкви собрались уже все мужчины, женщины и дети деревни, за исключением инвалидов Скоттов и отшельника со Священного холма. Женщины и дети толпились на ступеньках. Мужчины и юноши выстроились перед ними дугой, прикрывая подход к церкви и подъезд к ее восточной стороне, где находились окна подвала. Судья Шинн и мистер Шир что-то внушали Берни Хэкетту. Феррис Эдамс околачивался поблизости, грызя ногти. Джонни подходил к северному углу, когда две полицейские машины и частный автомобиль неторопливо подъехали к перекрестку по Шинн-роуд со стороны Комфорта. Оба полицейских автомобиля были переполнены; в частной машине находился только один человек. Водитель частного автомобиля — крупный толстый мужчина в костюме из индейской жатой ткани в голубую полоску и новой соломенной шляпе — медленно вышел на дорогу, снял шляпу и вытер лысеющую голову голубым носовым платком в горошек. На его пиджаке под мышками темнели полумесяцы пота. Он окинул взглядом молчаливую толпу у церкви, потом посмотрел на одну из полицейских машин. Вскоре к нему присоединился мужчина с рыжеватыми волосами и суровым красным лицом, в униформе капитана полиции штата и с револьвером в застегнутой кобуре. |
