— О чем просил подсудимый, мистер Шир?

— Его вера запрещает ему принимать утешение от священника другой церкви. Он бы хотел повидать католического священника. Я прошу разрешения обратиться к отцу Джирарду из церкви Святого Вознесения в Кадбери.

Судья Шинн хранил молчание.

— Джозеф очень в этом нуждается, судья, — настаивал мистер Шир. — Мы должны понимать, что он страдает не только из-за своего ужасного положения, но и потому, что его держат в протестантской церкви.

— Мистер Шир. — Судья склонился вперед, словно в приступе колик. — Эта просьба вполне естественна. Но вам известны наши… странные обстоятельства. Появление здесь постороннего — пусть даже лица духовного звания — может привести к осложнениям, с которыми мы просто не сумеем справиться. Я очень сожалею. Через несколько дней — да. Но не сейчас, мистер Шир. Думаете, вы сможете объяснить это подсудимому?

— Сомневаюсь.

Сэмюэл Шир вернулся на свое место, сложил руки молитвенным жестом и закрыл глаза.

— Элизабет Шир, — вызвал Феррис Эдамс.

Судебная стенографистка сменила блокнот на свидетельское кресло, а престарелый защитник, заявивший, что изучал стенографию несколько десятилетий тому назад, временно принял на себя ее обязанности.

Его пребывание в этой должности оказалось кратким. Толстая жена пастора давала показания негромким обеспокоенным голосом, часто посматривая на мужа и отвечая без колебаний.

Да, она присоединилась к мужу в кабинете в субботу, как только вымыла посуду после ленча. Нет, она не помогала ему с проповедью — мистер Шир всегда готовит проповеди сам. Она планировала съездить за покупками в Кадбери с Эмили Берри и ее детьми…

— Значит, у вас нет машины, миссис Шир?

Женщина покраснела.

— Ну, она нам не нужна, мистер Эдамс. Приход очень маленький, и мистер Шир наносит визиты прихожанам пешком…

Но она изменила решение насчет поездки в Кадбери. Учебный год в школе закончился в пятницу 27 июня, и всю неделю перед Днем независимости миссис Шир была занята, убирая классную комнату, инвентаризируя школьное имущество, складывая в шкафы учебники и пособия, заполняя журналы и так далее, а в четверг, за день до каникул, она заперла школу на лето. Но у нее оставалась еще одна обязанность, которая помешала субботней поездке в Кадбери с Эмили Берри. Миссис Шир после полудня работала рядом с мужем, готовя ежегодный отчет для школьного совета, содержащий итоги прошедшего учебного года, сведения о посещаемости, финансовую информацию и вероятность осеннего пополнения. Они трудились, не покидая дом, пока сирена не заставила их выбежать на улицу и узнать об ужасной смерти Фанни Эдамс.

Эндрю Уэбстер задал только один вопрос:

— Миссис Шир, когда вы вернулись домой в пятницу после приема у миссис Эдамс или, возможно, после празднования 4 июля на лужайке, ваш муж дал вам какие-то деньги?

— Да, — тихо ответила Элизабет Шир, — двадцать пять долларов. Две десятки и одну пятерку, на которые велел мне купить платье. Вот почему я хотела поехать в Кадбери в субботу с Эмили Берри. Мистер Шир не говорил мне, где взял деньги, но я это знала. Они пахли корицей.

Орвилл Пэнгмен поднял огромную руку, произнес слова присяги и опустился в свидетельское кресло.

Пэнгмен заявил, что в половине второго в субботу он, его сын Эдди и Джоэл Хэкетт, который помогал им, начали чинить крышу амбара. Без четверти два они заметили бродягу — Орвилл кивнул в сторону Ковальчика — у задней двери дома Пру Пламмер. Они видели, как Пру прогнала его, вышла на дорогу и смотрела ему вслед несколько минут, а потом вернулась в дом.

Орвилл с мальчиками работали примерно до половины четвертого.