– Имя я и так знаю. Дзинтарс, если не ошибаюсь? Фамилии не помню, но найти и по имени можно –  не самое распространенное. Явно сотрудник посольства. По возрасту не должен быть вышеатташе по чему–нибудь. Скорее всего – атташе по культуре, образованию. И, наверняка уже на крючке у моих коллег. Ну да шут с ним. Да, а почему Лифляндия интерес вызывала? Она же тогдав Российскую империю входила.

Вопрос, касающийся имени, Ярослав пропустил мимо ушей, по поводу должности  отмолчался многозначительно, как это умеют делать ветераны секретных службы. А вот насчет Лифляндии сказал:

–  Места там замечательные. Море, песок, янтарь валяется – только собирай. Опять–таки, Восточная Пруссия рядом, порты. Это я про прежнее время говорю. Столько информации шло  – любой шпион удавится от счастья. А мы, имею в виду Застеколье, с российской разведкой всегда дружбу поддерживали. Борис покойный говорил, что к нам в гости даже граф Чернышев как–то заходил.

– Чернышев, который декабристов вешал? – уточнил я.

[1] Для тех, кто позабыл роман А.Дюма напомню, что будущий мушкетер (в роту де Тревиля его переведут позже)  был поставлен перед выбором, когда кардинал Ришелье предложил ему перейти в стан «кардиналистов». д'Артаньян, которому очень хотелось это сделать, отказался из-за боязни потерять старых друзей и не приобрести новых. Очень примечательны слова Атоса: «Вы сделали то, что должны были сделать, но, может быть, вы совершили ошибку».

Глава 21

– Не только вешал. Он еще и военным министром был. Стало быть, в разведке толк понимал. Он же тогда первым внимание и обратил на здешние места.

– Не тогда ли, когда следствие по делу декабристов было? – блеснул я эрудицией. – Искали в здешних местах карбонариев?

– Вполне возможно, – равнодушно отозвался Ярослав. – Это надо шефа твоего трясти, он в «спецхраны» вхож.   Но Чернышев не тот человек, чтобы лишние следы оставлять. Так, наметки, которые сведущему человеку помогут, а дилетанту – нет. Он, кстати,  тоже из наших был,  из «стекольщиков». Смешно, – улыбнулся вдруг князь.  – Мы же раньше себя никак не называли. А по твоей милости – Застеколье, стекольщики.

Об ономастике я не слишком задумывался. Ну, стали называть, так и стали. Что мне теперь, брать патент на бренд «Застеколье» или «стекольщики Цитаделей»? Я думал о совпадении. Не так давно Унгерн говорил об архивах, а теперь и Ярослав наводит на эту же тему.

– В Цитадели и прочих твердынях архивы сохранились?

– А зачем?

– В смысле – зачем? – опешил я. – Для потомков, разумеется.

– А что потомки? – выпятил нижнюю губу Ярослав, что было для него нехарактерно. – Полистают, да обратно кинут. Места бумаги много занимают, мыши заводятся. Так что, мы их сразу в печь.

Впору бы написать – «немая сцена», но Ярославу я не поверил. Здесь, в Цитаделях, где время едва ли не материально, где живут люди, помнившие времена Ивана грозного, бумаги сжигать не должны. Хотя бы потому, что они могут оказаться нужными. Как тот старый план Белкиной крепости, где показаны все коммуникации, начиная от канализации и заканчивая электросетями. А есть ведь и более важные вещи, подлежащие хранению. Эх, глянуть бы, какие договора заключали прежние властители моей страны, с прежними хозяевами Цитаделей…

– Есть у нас архив, есть, – не стал тянуть быка за хвост князь. – Как без него? Точное количество  не скажу, но документов – что–то около полумиллиона единиц.