Батюшки–Светы! Неужели я похож на ханыгу, жаждущего опохмелиться?С интересом осмотрел страждущих и, тут у меня что–то ёкнуло.  А ведь я их знаю! Мужик, похожий на бомжа – мой одноклассник (ну, теперь уже бывший), а «дама» училась двумя классами младше. Вот почему я не люблю ходить на выпускные вечера. И, дело не в том, что нужно ехать несколько часов, чтобы добраться до школы, где учился. Нет. Что я увижу на встрече? Седых «мальчиков», морщинистых «девочек».  К отражению в зеркале привыкаешь и не замечаешь, как ты старишься, а вот увидишь такое и сразу задумаешься – неужели и я такой? И сам же отвечаешь – такой же.

– Не пью, – покачал я головой и, заприметив некую толику разочарования и безнадежности во взгляде, улыбнулся: – Могу добавить. Сколько надо?

– А сколько не жалко, – разошелся в беззубой улыбке мой одноклассник, имя которого я так и не мог вспомнить.

Лысый  без разрешения уселся рядом со мной (Скажи ему, что должен был спрашивать – он бы не понял!), прищурился, разглядывая меня, словно диковинку.

– Слышь, ты Кустову Олегу не родственник?

– Родственник, – кивнул я, не желая признаваться, что это я и есть. Авось, не узнает.

– А я иду, смотрю – Кустов сидит. Вот, думаю, б… буду, но одноклассник на пузырь даст! – довольно хохотнул забулдыга. – Но присмотрелся – нет, не он. Молод ишо.  Сын, что ли?

– Ты чё, какой сын? – вмешалась «дама», обдал меня запахом какой–то «тормозухи». – Парню лет тридцать, не может у Олежки такого сына быть.

– Да мне по...ть, чей он сын. Слышь, на фанфурик дай, а?

Это мне–то тридцать? Я хоть и не женщина, но услышать такое в сорок пять – вельми приятно. Видимо, поэтому  рука, уже нащупавшая в кармане «сотку», сама– собой вытащила тысячную купюру.

– Хватит? – поинтересовался я.

– Э–э–э, – вытаращился одноклассник, уже протянувший руку, но замерший, узревши купюру.

– Ты чё, издеваешься, да? – прошипела  «дама».

– Почему? – искренне удивился я.

– Из банка приколов? Чё, совсем нас за лохов  держишь?

Я осмотрел купюру. Вроде – бумажка как бумажка. Пожал плечами и начал убирать в карман.

– Ну, хозяин–барин.

Видимо, мои потенциальные собутыльники тоже увидели, что бумажка вполне «ликвидная».

– Э, ты погоди, – почти сердечно сказал экс–одноклассник, пытаясь перехватить мою руку, за что заработал плюху от напарницы.

– Ты чё, совсем дурак? – опять прошипела дама. – Увидят, скажут – грабеж! Открытое хищение чужого имущества! Тебя мало метелили?

– Бери, – сунул я купюру в заскорузлую руку. – У меня меньше нет. Вы чего такие недоверчивые?

– Да вон, этот пендюк в прошлый раз сотку отксераченную взял, пошел за «трояром», а его ментам сдали. Типа – фальшивомонетчик х..в. Неделю мурыжили, выясняли, не он ли стошки печатает, – охотно сообщила дама, отбирая «штуку», но все–таки осмотрела ее на просвет. Изучила водяные знаки, пощупала метки для слабовидящих и, довольно крякнула, признав подлинность.

–  Это же, сколько будет? – зашевелил губами лысый, а «дама», поморщившись, с математической точностью сообщила:

– Тридцать два фанфурика, если по тридцатке, да еще на закусь останется.