– У немцев, у англичан, им… там… на все… есть инструмент! Пастор – это человек, это член общества, а у нас? Я вас спрашиваю, вы священник, ну, скажите сами, пожалуйста: разве может иметь влияние учитель, стоящий умственно ниже ученика своего?

– Не может, – отвечал отец Илиодор.

– Да разумеется не может-с! Ни под каким видом не может. Вон приехал новый архиерей и занес об эгоизме… Да что ты, любезный мой, понимаешь под эгоизмом? А я тебе говорю, что эгоизм сила.

– Верно, верно, ваше сиятельство! Верно!

– Разве приятно, как полсела-то пойдет на каторгу?

– Именно так.

– Ведь вы говорите, что все село участвовало в преступлении?

– Почти все село-с.

– Подлецы! И к самой рабочей поре приладить этакую штуку.

– Теперь отсеялись.

– Га! отсеялись. А другие работы? А сад, а покосы, а жнитво? Разве, думаете, это так вот в одну минуту и кончится?

– Нет, я только так, что насчет посевов, а то, разумеется, – проговорил отец Илиодор.

– Что посевы! Не одни посевы. Мужик здесь?

– Здесь.

Помещик дернул за сонетку и велел вошедшему лакею позвать мужика. Отец Илиодор заворочался на стуле.

– Вы, ваше сиятельство…

– Что-с прикажете?

– Я говорю, то есть хочу вам доложить насчет Ефима, насчет вот того мужичка-с, что взойдет…

– Что же такое вы мне хотите сказать?

– Он, знаете, такой… вохловатый, знаете, в деревне все, господ они совсем мало видят и несмелы, ваше сиятельство.

– А! Ну еще бы! Я ведь знаю, как с ними говорить.

Лакей всунул в дверь седого Ефима и поставил его к самой притолке. Мужик не поклонился. Помещик посмотрел на него долгим взглядом, хлебнул чаю, опять посмотрел и затем вдруг заговорил тем ерническим языком, которым баре портят свое слово, подделываясь к низкому говору, нимало не уважаемому самим народом.

– Ну, кого надыть, любезный?

Мужик повалился в ноги.

– Что, мол, нужно? – повторил помещик.

Мужик опять поклонился и прошептал:

– К твоей милости, ваше осиятельство.

– То-то, чего к моему осиятельству пожаловал?

– Да все по этому делу, ваше… – Мужик думал, думал, как назвать барина после того, как тот передразнил его за «осиятельство», и хватил: – Ваше велическое благородие.

– Извольте, пожалуйте, прислушать, чин какой изобрел! Как, как, ты сказал? А! Как? Мужик стоял как пень.

– Говори ж.

– Я, ваше благородие… сиятельское… по своему по делу!

С мужика, пока он вывез эти титулы, даже пот повалил, словно он овин вымолотил.

– По какому делу-то? – Помещик видимо наслаждался своими приемами в объяснении с народом. – По ка-ко-му та-ко-му де-лу?

– Да вот отец Лидор знает, – отвечал мужик, переминаясь с ноги на ногу.

– Я не с отцом Илиодором говорю, а с тобою.