Изменить размер шрифта - +
  Отец и сын -- китайцы,  обслуживавшие нас, вовремя и незаметно
подавали вкуснейшую еду. Помню, что ударным блюдом была здесь замечательная,
на  огне  подаваемая  рыба  с хрустящей  корочкой,  сами  китайцы  вроде  бы
радовались нам, русским людям,  победе  нашей, шумному разговору и, когда мы
попытались затянуть  российскую песню, заулыбались, закивали головой. Старый
китаец говорил на ломаном языке, помню, мол, все помню и ценю.

     Яростное,  слепящее  южно-американское  солнце, редко  здесь  выходящее
из-за  туч,  иначе бы все сгорело на этой земле, вдруг  лучами засверкало  в
щелях  тростниковой  циновки,  высветило зальчик, заставленный,  завешанный,
кругом  обвитый  цветами  таких  роскошных  форм и  оттенков,  что  воистину
сделалось  по-весеннему  празднично  и  радостно.   Хотелось  благодарить  и
благодарить  хозяев за  радушие, за  обед,  за уют,  за  цветы,  за  радость
общения,  чего  мы  и  делали  изо  всех сил и  возможностей, а китайцы  все
улыбались нам, все кланялись и приглашали всегда заходить к ним.

     На  улице  тоже  было  солнцезарно,  хорошо  дышалось,  хотелось  петь,
обниматься и говорить добрые слова.

     Вдруг в переулке раздался визг тормозов.  Мы кинулись на шум и замерли:
снизу въезжающие в переулок машины  столпились в беспорядке, вверху переулка
плотной   стеной,  загораживая   выезд,   стояло  несколько  машин,  из  них
выскакивали  разъяренные  люди  и  бежали  к  косо  стоящей,  чуть  было  не
выскочившей, дорогой, лакированно сверкающей машине,  которую заслонял собою
старик-припарковщик  и что-то торопливо  говорил, умолял, не допуская  к ней
взбешенных сеньоров.

     -- Чего это там? -- поинтересовался я у наших посольских ребят.

     -- А есть курвы  но  только  в России.  Какой-то богатый ханурик-сеньор
попытался смыться, чтоб не заплатить старику. Н-ну, сейчас ему дадут!  Здесь
не Россия. СейчасСейчас!..

     А гомонящие, все больше горячеющие сеньоры тащили уже из богатой машины
схлюздившего сеньора,  и кто-то  успел  ему сунуть в рыло, и потекло из носа
сеньора  красное  мокро. Старик все  оборонял его машину и  кричал,  кричал.
Ребята  торопливо  переводили:  "Сеньоры!  Сеньоры!   Не  трогайте  его!  Не
трогайте. Пусть он едет.  Пусть едет! Я беден, сеньоры, но честен! Я не хочу
беды..."

     Богатый сеньор совал старику  горсть серебра, но  тот  не  брал деньги,
боясь, видимо, хоть на минуту оставить его без защиты. Хозяин  машины бросил
мелочь на траву, к ногам старика и тут же поспешно выхватил дорогую банкноту
и тоже бросил на траву.

     Машины  на выезде все  скапливались,  толпились  и, видимо, зная  нравы
богатых,  орали на них и  махали  кулаками неистовствующие  колумбийцы.  Они
принудили крепко раскошелиться перетрусившего хозяина дорогой машины, дружно
собрали с  травы  все деньги в фуражку старика  и  опрокинули  ее на коротко
стриженную, седую голову бедного человека, похлопали его по спине, по плечу,
неохотно  расступаясь,  выпустили из  плена богатую машину, крича что-то  во
след и грозя пальцем.
Быстрый переход