Изменить размер шрифта - +
."

     Пассажиры, вооружившись пилами,  топорами --  народ в основном военный,
высыпал  из  теплушек  и направился в густой смешанный лес.  Мы -- небольшая
группа офицеров-попутчиков, на  всякий случай соблюдая осторожность -- война
была рядом, решили в своей полосе тщательно осмотреть близлежащую местность,
так  как   ранее  слышали  о  "бродячих"  фрицах,  которые  разбежались  при
отступлении.

     В  лесу все  дышало покоем,  пробовали голоса  первые весенние  птички,
где-то далеко барабанил дятел, сильно пахло хвоей и прелыми листьями. Воздух
был и чист, и свеж.

     Весна, невзирая на войну, вступала в свои права.

     Соблюдая  осмотрительность,  мы все  дальше  уходили в  лес. Неожиданно
шедший  впереди  громко  крикнул:  "Ребята! Смотрите: мертвые  немцы!"  -- И
верно,  недалеко  от лесной тропинки,  по которой мы  шли, в яме, похожей на
воронку  от  крупной  авиабомбы, в  самых  различных позах,  как застала  их
смерть, лежали пять немецких солдат, пять замерзших трупов.

     Мы  подошли  ближе  к кромке ямы, которая со всех  сторон была окружена
высокими,  темно-зелеными,   разлапистыми,  мрачными  елями,  припорошенными
шапками  белого, пышного снега.  Снег в яме и на  трупах  еще  не  растаял и
прикрывал  мертвецов, будто  одеялом.  Погибшие  лежали,  как на  леднике, и
хорошо сохранились, никем после  гибели не тронутые, в полной  своей полевой
форме.

     Пораженные страшной картиной, мы долго молчали.

     Хорошо  помню:  бросилась  мне  в  глаза  одна  деталь,   поразила  мое
воображение  --  мертвецы,  видимо, тяжело раненные,  были  очень  небрежно,
неумело и, наверное, второпях, наспех перевязаны грязными бинтами. У каждого
солдата виднелась на шее,  на тонком  шелковом шнурке  алюминиевая бирка  --
пластинка, о назначении и устройстве которой я узнал позднее. А в тот момент
мне  невольно  подумалось: на  родине  погибших,  там, в  далекой  Германии,
никогда  не  узнают, где  встретили  свой  последний, смертный  час  солдаты
вермахта -- отцы  и сыновья, семьи которых будут долго и безутешно плакать и
ждать. Плакать и ждать погибших не за правое дело в лесных русских дебрях...

     Мне запомнился один  из  убитых -- атлетически сложенный, светловолосый
солдат  средних лет с породистыми чертами красивого, крупного мужского лица.
Его  широкая грудь, прикрытая  внакидку серо-зеленым мундиром  с оторванными
погонами и черно-красной муаровой лентой на борту куртки, знаком "За зимовку
в  России"  --  существовала  такая  награда в  гитлеровской армии  --  была
перевязана крест накрест серо-грязными бинтами, которые спереди потемнели от
запекшейся крови.

     Мертвец лежал на боку, и алюминиевый жетон на  тонком шнурке свешивался
с шеи  великана. Я долго  смотрел в  открытые  голубые глаза убитого  войной
немца, которые были устремлены в высокое голубое небо, и, тихо сказав, более
себе, чем стоявшим рядом товарищам: "Судите меня, люди, суди меня,  Бог", --
вынул из ножен черный армейский нож-финку и.
Быстрый переход