Например: целовек…. нет… цасы.. .цасы… цудо… цу-до… Нет, не палуцается!

Луцше я паплобую букву "лэ". Мама гавалит, сто для этого надо лыцать, как сабака. Л-л-л… Л-лыба… Л-лак… Пал-л… пиложок…

Нет, ницево у меня не палуцается.

Но я все лавно кокда-нибудь науцусь. Обесяю… нет – обещаю.. Вот.

Надо только потелпеть.

А ко мне на день лождения плиходили гости. Я позвал своих знакомых лебят, с котолыми иглал во дволе, и плишел Колька с пелвово этажа. И Юлка, и Светка, и Лалиска. И даже Мишка Зотов плисол. Я ево снацала не хотел звать, патаму сто он всекда миня длазнит. Из-за тово, сто я не могу выгаваливать все буквы. Но потом я ево налошно позвал, штобы он услышал, как я гавалю букву "шэ".

Мы пили цай с толтом, и еще мама купила нам много конфет, и мы их ели. А патом мы иглали в моей комнате. Нам было весело. Вот…

Только патом у миня вдлук пашла из носа кловь.

Сильно-сильно. Я даже испацкал кавёл. Мама сказала, што мне нада палежать, штобы кловь в носике засохла. И поэтому лебята ушли. Я веть не мог с ними больше иглать. Они пошли на улицу, а я сицас лежу на диване, и мама дала мне кусоцек льда, штобы я делжал его на пеленосице. Но лёт халодный-плехалодный, и я не хацу ево делжать на носу…

И еще я жду, когда папа плидет с лаботы. Патаму што он должен плинести мне падалок. Я не знаю, што они с мамой мне на этот лаз подалят, но, навелно, это будет што-нибудь оцень халошее и интелесное. Луцше бы это было што-нибудь, цево нет ни у ково из лебят в нашем двале. Патаму што со мной тогда бы все длужили. А есть такие лебята, католые со мной иглать не хотят. Они гавалят, што им не лазлешают иглать со мной их ладители. Патаму што я какой-то не такой, как фсе.

Но я же знаю, што я такой же, как все! И мама моя тоже говолит, штобы я не слушал всю эту елунду. Но мне все лавно неплиятно, когда со мной не хотят иглать и длужить.

Эх, сколей бы плисол папа!.."

"Запись номер триста сорок от пятнадцатого ноября две тысячи двадцать четвертого года, одиннадцать часов двадцать две минуты.

– Севодня наступила зима, патаму што выпал снег. На улочке так класиво! Жалко, што я не могу выхадить на улицу, патаму што у меня уже целую неделю балит живот…

Токо што ко мне плиходила тетя влач, штобы пасмотлеть меня. Она плинесла какой-то плибол и подсоединяла ко мне всякие пловотки и тлубочки, а сама смотлела в окошечко на клышке чемоданчика, в котолом этот плибол лежал.

А патом они с мамой долго лазговаливали на кухне. А сначала они заклыли двель в мою комнату.

А когда тетя влач ушла, мама стала плакать. И еще она гавалила мне, штобы я ее за што-то пластил. Я сплосил: "А за што, мамочка?" – но она ничего больше не сказала, и только всё плакала, и плакала. И тогда я сплосил у нее: "Может быть, у тебя тоже балит животик, мама?" – а она заплакала еще сильнее…

Мне пачему-то тоже захотелось плакать, но я не заплакал. Патаму што я уже бальшой, и должен быть мущиной. Мне так всегда гавалит папа…"

"Запись номер триста семьдесят восемь от двадцать первого ноября две тысячи двадцать четвертого года, двенадцать часов девять минут.

– Севодня у меня животик балел не сильно, и мы с мамой смогли выйти на улицу.

И у лифта встлетили сосетку тетю Лаю. Она сказала, што я очень бледненький и спласила меня: может, што-то у тебя балит, малыш? Я ей сказал, што нет. Не патаму, што я люблю влать. Плосто не хачу, штобы тетя Лая меня жалела. Она тогда гладит меня по галове, а луки у нее очень шелшавые. И еще я знаю, што моя мама тоже не любит, когда меня жалеют длугие взлослые.