В который раз красноречие Фрица оказалось сильнее доводов разума. Увы.

Тем временем в войске Отца-Ягуара происходили некоторые перестроения. Все белые и примерно восемьдесят камба оседлали лошадей, чтобы под предводительством Херонимо отправиться в долину. Здесь воины рассредоточились по ее краям, чтобы не оставить следов на мягкой траве в центре долины, и. стали ожидать дальнейших событий. А они могли развиваться, напомню, по двум вариантам: либо в результате переговоров будет заключено перемирие, либо первый выстрел послужит сигналом для начала сражения.

Еще пятьдесят краснокожих стояли в засаде у скал, своего рода каменных ворот в долину, готовые прийти на помощь своим братьям в любой момент. Они были разделены проходом в долину на два примерно равных по численности отряда. Отец-Ягуар находился в отряде, стоявшем справа.

Оба нарушителя его приказа, заметив это, естественно, примкнули к отряду, стоявшему слева.

Кроме двух маленьких немцев, был еще один белый, которого обошли при распределении достойных ролей в предстоящем сражении, — лейтенант Берано. Отец-Ягуар не питал никаких иллюзий относительно того, что этот бретер мог вдруг ни с того, ни с сего перемениться, однако в решающий момент все же переборол свои амбиции и сам подошел к лейтенанту.

— Сеньор, — обратился он к молодому человеку довольно строго, — я не отказываюсь ни от единого из своих слов, произнесенных в наших спорах, но сейчас я хочу задать вам всего один вопрос: желаете ли вы, несмотря на все наши разногласия, принять участие в этом сражении, если оно состоится?

— Да.

— В таком случае, я прошу вас с этой минуты быть постоянно около меня.

— Зачем?

— Мне будут нужны советы специалиста в военном деле.

— Но до сих пор вы, как мне помнится, нисколько не нуждались в моих советах!

— Потому что таковы были объективные обстоятельства, а теперь они изменились, только и всего.

— Ах, вот оно что! Я вас понял, сеньор! Вовсе не советы мои — человека, которому вы не доверяете, вам требуются, а просто нужно, чтобы я был постоянно у вас на глазах, а то, не дай Бог, еще ударю в спину! Ну, так ведь вы думали? Признайтесь честно! Хорошо, не признавайтесь, если это как-то ущемляет ваше самолюбие, я и так уверен в своей правоте. Но относительно моей порядочности можете не сомневаться, я никуда от вас не отойду, но по собственной воле, а не по вашей!

И он замолчал. Его лицо приняло столь непроницаемое выражение, что вряд ли у кого-нибудь при взгляде на него могли возникнуть предположения в неискренности последних слов бравого лейтенанта. На самом деле он думал только об одном: когда, в какой именно момент лучше всего произвести тот самый сигнальный выстрел…

На противоположной стороне прохода в долину другой человек пребывал в таком же нетерпении. Это был Фриц, с усердием остругивавший одолженным у индейца ножом свою дубину, аналогичное орудие для своего господина он уже изготовил.

— Ну вот, — сказал он самому себе, закончив работу, — у того, кто получит на память удар этим прекрасным орудием возмездия, не останется времени, чтобы рассыпаться в благодарностях. — Только изготовление этого грозного оружия могло отчасти успокоить Фрица, еле сдерживающего свое нетерпение, минуты казались ему часами, и он обратился к доктору: — Почему это время тянется так медленно, а терпение, наоборот, сгорает, как порох? Неужели эти абипоны не могут двигаться немножко быстрее?

— Да. Это ожидание совершенно невыносимо.

— Если бы знать, когда они появятся! Подняться, что ли, повыше? Метров с двух высоты их, по-моему, уже можно будет заметить.

— Пожалуй.