Изменить размер шрифта - +
Многие историки вольно или невольно, по заказу «свыше» или по своей инициативе подбирают факты выборочно и выстраивают свои концепции, подчас нелепые, пошлые, фальшивые, но на поверхностный взгляд обоснованные.

К сожалению, именно такие «исторические поделки» получают массовое распространение, звучат по радио и ТВ. Для серьезных, честных и умных исследователей типа В. В. Кожинова в этой системе места нет. Тем более когда речь заходит о Советском Союзе времен Сталина. Ложь и подтасовки, подчас фальсификация документов, на которую решился, в частности, Хрущев, а также до сих пор засекреченные данные не позволяют с полной уверенностью судить о том периоде.

Таковы объективные трудности познания новейшей истории. Например, В. Е. Семичастный, назначенный в 1961 году председателем КГБ, позже свидетельствовал, что к его приходу «многие документы уже были уничтожены или подчищены, вытравлен текст. Это мне сказали и показали архивисты».

Из этих признаний следует сделать вывод: все сведения, которые могли опорочить Сталина, были рассекречены (не говоря уже о прямых подделках), в чем был заинтересован в первую очередь Хрущев, а также все те, кто принимал активное участие в репрессиях и оставался в его правление на высших постах.

 

 

 

Не менее существенно и то, что слишком часто свидетельства очевидцев и собственные впечатления искажаются в ущерб правде. Ведь переход от частных, даже весьма важных событий к обобщениям не так прост, как нам кажется. Трудно отрешиться от своих эмоций, переживаний, личного опыта. Осмыслить исторические события сравнительно недавнего прошлого нелегко. Тут основной упор приходится делать на статистические материалы, а не исходить из общих соображений, касающихся развития технической цивилизации в ее глобальных и локальных проявлениях.

Одно из наиболее широко распространенных мнений высказал французский советолог (антисоветских убеждений) Н. Верт. По его словам: «Политическая жизнь СССР в послевоенные годы была отмечена не только идеологическим ужесточением контроля над обществом, но также…»

Прервем цитату. Автор вводит читателя в заблуждение. Не поясняет, в чем суть такого контроля, почему и с какими целями он осуществлен. Любое государство как система, стремящаяся к самосохранению, осуществляет достаточно жесткий идеологический контроль над обществом. В условиях спокойствия и благоденствия он может быть ослаблен. Однако в крупной державе он при малейшей угрозе усиливается. Достаточно вспомнить поведение правителей США после крупного теракта в сентябре 2001 года. Это не была угроза уничтожения страны, тем не менее, полицейский режим в стране сразу усилился до небывалых для мирного времени размеров.

Вопрос не в том, что идеологический контроль существует, а в том, ради чего он осуществляется и в чем выражается.

В прерванной цитате Верт связывает его с «политическим принуждением (прежде всего в отношении… обновления и ротации партийных кадров) 30-х гг.». О каком политическом принуждении идет речь? Если заставляли партийные кадры поддерживать государственную систему, то в этом не было никакой необходимости. По крайней мере, формально все партийные работники клялись строить социализм и коммунизм. А вот другого рода принуждение действительно было актуально: максимальное ограничение коррупционных связей, борьба с казнокрадством.

Верт с подозрительной наивностью «вворачивает» в свой учебник истории все идеологические штампы антисоветских политологов о состоянии руководства СССР в послевоенный период. В частности, ссылается на некоторые свидетельства Хрущева, которого не раз уличали во лжи и клевете серьезные и честные исследователи (сошлюсь хотя бы на В. В. Кожинова и С. Г. Кара-Мурзу). Французский советолог говорит об ультранационализме и шпиономании Сталина, якобы заставлявшего «старых членов партийного руководства… по любому поводу пить ночи напролет до полного изнеможения».

Быстрый переход