Было у советских людей Отечество, был и Отец. Ничего дурного или постыдного в этом нет. Таков извечный принцип народного единства, патриархальности, патриотизма.

Позже, когда власть в стране безраздельно перешла • к номенклатуре, было распространено мнение, будто при сталинизме все только и делали, что строчили доносы друг на друга, была создана обстановка политического террора и необоснованных репрессий. Однако опубликованы достоверные сведения, показывающие, что число репрессированных граждан по политическим мотивам было сравнительно невелико, не более трети всех осужденных

(в 1937 г. — 12,8%, а в 1938 — 18,6%). То есть речь идет о 100—150 тыс. человек. Массовым политическим террором для страны с населением в 150 млн. человек это считать никак нельзя.

Коррупция как духовная коррозия способна в считанные десятилетия разрушить общественные устои. Но такое возможно лишь в том случае, если для нее существуют благоприятные условия. При сталинизме их не было: слишком суровая грозила кара. В особой опасности находились работники высших этажей власти. За ними был постоянный контроль. Провинившихся не всегда карали. Однако на них заводили дело, и при повторном нарушении они рисковали головой.

Сейчас мы имеем возможность сопоставить опыт социалистического строительства и капиталистической деградации в России. Любой, кто не утерял ум, честь и совесть, мог убедиться, насколько опасной была коррупционная зараза в нашем государстве. Как только с ней перестали активно бороться, участь СССР была решена.

Главнейшее наследство, которое оставил после себя Сталин, — это страна, которая была создана под его руководством. После великой Победы коренным образом изменилась политическая ситуация в мире; Авторитет Советского Союза вырос необычайно. Появление КНР и стран народной демократии (а она там была именно такова) полностью подтвердило вроде бы предположение о неизбежной полной и окончательной победе социализма как наиболее прогрессивного общественного устройства.

У Сталина могло возникнуть «головокружение от успехов» (так называлась одна из его статей). Однако некоторые замечания в его работах, о которых у нас шла речь, а также в его последнем выступлении (о нем еще будет сказано) совершенно определенно свидетельствуют о том, что он опасался за дальнейшую судьбу Отечества.

Но что он мог предпринять, чтобы обеспечить усиление могущества социалистического лагеря и воспрепятствовать его деградации и распаду? Он же не был, как невольно предполагают его хулители, всемогущим и способным на многие десятилетия вперед прозревать будущее.

Во втором томе книги «Россия. Век XX» В. В. Кожинов писал: «Едва ли будет преувеличением сказать, что один из самых загадочных периодов (или, пожалуй, самый загадочный) — послевоенный (1946—1953). Казалось бы, явления и события этого сравнительно недавнего времени не должны быть столь мало известными и понятными. Ведь согласно переписи населения 1989 года, — когда началась «гласность», — в стране имелось около 25 млн. людей, которые к концу войны были уже взрослыми и могли свидетельствовать о том, что происходило в послевоенные годы. Однако сколько-нибудь определенные представления о том, что совершалось тогда в стране, начинают понемногу складываться лишь в самое последнее время — с середины 1990-х, то есть через полвека после Победы…»

Да и вся история России прошлого века ныне представляется как сплошной клубок тайн и загадок. Происходит это по нескольким причинам. Одни — субъективные — связаны с разнообразием высказываемых нередко противоположных мнений почти по всем проблемам данного периода. Многие историки вольно или невольно, по заказу «свыше» или по своей инициативе подбирают факты выборочно и выстраивают свои концепции, подчас нелепые, пошлые, фальшивые, но на поверхностный взгляд обоснованные.