Изменить размер шрифта - +
Пауза несколько затянулась, но когда Попрыгунья наконец ответила, тон у нее был почти смиренный.

– Честно говоря, мне бы вообще очень не хотелось, чтобы ты продолжал торчать у меня внутри. А ты не можешь еще куда-нибудь перебраться?

Я не выдержал и рассмеялся. Надо сказать, в ее устах мой смех прозвучал не только странно, но и почти безумно.

– Я бы с радостью, – сказал я, – но сперва нужно найти место, куда я мог бы перебраться. Предпочтительно такое, где мое лишенное плоти «я» не будут подвергать постоянным пыткам. В том-то и есть главная загвоздка. Так что, дорогая Попрыгунья, кончай эту хренотень и готовься к тому, что нам с тобой еще довольно долго быть накрепко связанными. Боюсь, пока мне не подвернется более подходящее местечко.

Но, увы: она и теперь мне не поверила, это было совершенно ясно, и, мало того, я чувствовал, что где-то глубоко внутри у нее зреет некий коварный план, которым она отнюдь не намерена со мной делиться. По всей видимости, существенной частью этого плана был Эван. Уж это-то я, по крайней мере, понимал, хотя, сколько я ни рылся в памяти Попрыгуньи, лицо этого Эвана было по-прежнему скрыто от меня облачной дымкой. Смешно: я оказался способен в мельчайших деталях разглядеть какую-то тетю Кору, а вот лучший дружок Попрыгуньи так и остался для меня загадкой.

– Я же не могу заглянуть в твои мысли, – сказала Попрыгунья с упреком. – С какой стати я должна позволять тебе заглядывать в мои?

– Поверь, в мои мысли ты и сама заглядывать не захочешь, – заверил ее я. – Тридцать секунд пребывания там, и ты, возможно, попросту лишишься рассудка.

Уж это-то была чистая правда. Кому и знать, как не мне. Ведь мое мысленное пространство было значительно обширнее, чем у Попрыгуньи; там целые отсеки были посвящены пыткам, всесокрушающему гневу, злодеяниям, боли и всевозможным вариантам безумия – что ж, для вас, пожалуй, это и есть истинное воплощение Хаоса, – а также некоторым сложным личным проблемам, связанным с сексом, чувством вины и некоторыми иными чувствами. И я отнюдь не собирался позволить кому-то из племени Людей просто так слоняться среди моих личных демонов – особенно если учесть, что у самой-то Попрыгуньи мысли, как таковые, чаще всего были связаны с такими милыми вещами, как смешные видео из кошачьей жизни, симпатичные носки с пингвинами, смутная ностальгия по детству и т. п. Хотя в ее мыслях, разумеется, присутствовали и Фейсбук, и некий экзистенциальный страх, и мысли о каких-то противных девчонках из ее школы, и острая боязнь публичного мнения, и вызванная этой боязнью любовь к бесконечным и никому не нужным компендиумам по физическому самосовершенствованию, а также целая куча всевозможных беспочвенных угрызений совести насчет своего «чрезмерного» аппетита. И я, конечно, тут же вспомнил о том, что…

– Нам давно пора бы позавтракать!

– Я никогда не завтракаю, – моментально заявила она.

– Ну а я завтракаю!

Навстречу нам попалась какая-то женщина, выгуливавшая собаку. Она как-то очень странно на нас посмотрела. И ее собака, пожалуй, тоже. Попрыгунья, естественно, смутилась, и я догадался, что в Молбри, по всей видимости, весьма неодобрительно относятся к людям, которые сами с собой разговаривают вслух.

«Тебе что, обязательно так делать?» – спросила Попрыгунья, возвращаясь к мысленной, менее публичной форме коммуникации.

– Делать что?

«Да болтать во весь голос, черт побери!»

Я пожал плечами – ее плечами, разумеется, – и это оказалось очень приятно. И я еще разок ими пожал – исключительно удовольствия ради, – а потом пояснил:

– Видишь ли, в последние несколько веков я особой возможности разговаривать не имел, а потому теперь, что вполне естественно, получаю от болтовни истинное удовольствие.

Быстрый переход