— Вот как? — Нина подняла брови. — Уже нажаловался? Какой проворный! И что?

— Ты плохо знаешь своего зятя, Нина. Этот паренек никогда ни на что не жалуется. Ты слишком громко говорила.

— Ага, значит, Ольга подслушивала!

— Не подслушивала, а слышала. Ты просто визжишь, когда злишься!

— Мама!..

— Замолчи и послушай меня. Мальчик будет жить у нас. По крайней мере до тех пор, пока не сможет пойти в ясли, а там посмотрим. Надо дать Пете возможность окончить институт. Мы обещали его матери…

— Мы и так много для него сделали!

— Единственное, что ты сделала для него — это настолько отравила его с Машей жизнь, что они сбежали от тебя!

— Это он виноват в Машиной смерти!

— Нет, не он. И ты это прекрасно знаешь. И прекрасно знаешь, что виновата сама, но стараешься переложить свою вину на другого. На этого бедного мальчика, который пострадал больше всех…

— Мама!..

— Я поговорила с Олей, она согласна помочь с ребенком. Ты прибавишь ей зарплату, хоть она и не просила, и немного разгрузишь ее от домашней работы. Будешь сама застилать свою постель и гладить рубашки мужу.

— Мама, послушай меня. Я заберу у него Володю, это уже будет для него огромным облегчением. А для второго ребенка он наймет няню. Мы договорились с ним, мама! Этот вариант гораздо лучше! Я даже готова помогать ему деньгами…

— Вова будет жить с отцом, — отрезала мать, и в ее голосе появились давно забытые властные нотки, которым дочь привыкла подчиняться с детства.

— Мама, как ты можешь! — ахнула Нина Владимировна.

— Вова будет жить с отцом, — жестко повторила Мария Дмитриевна. — Иначе он вырастет таким же чудовищем, как ты…

Наступило молчание.

— Ты можешь считать меня чудовищем, мама, — наконец начала Нина Владимировна, — но Володю я ему не оставлю. Он бабу какую-нибудь приведет, они погубят ребенка!

— Нина! — Мария Дмитриевна повысила голос. — Я очень боюсь, что ты опять начнешь ломать чужие жизни. И поэтому я тебе обещаю: если ты только приблизишься к Пете с Вовкой, все, что ты так старательно скрываешь, выплывет наружу. Все обо всем узнают, и в первую очередь Юра!

Она в упор взглянула на дочь и добавила:

— Я понимаю, Нина, почему ты так неистово, я бы сказала даже, истерично любишь Володю, но все-таки вспоминай иногда: это не твой ребенок!

Нина Владимировна побледнела. Две женщины в упор смотрели друг на друга. Молчание висело в комнате. Наконец Нина Владимировна сказала:

— Никогда не думала, мама, что ты мне это скажешь.

Она встала и вышла из комнаты.

Мария Дмитриевна тяжело вздохнула и выдвинула ящик прикроватного столика, нащупывая лекарство. Руки ее дрожали.

Трамвая долго не было. Петр повернулся спиной к ветру, заслоняя Вовку собой. Тот сначала стоял, привалившись к отцу, потом сполз на корточки и теперь сидел, как гриб, вяло ковыряя снег варежкой.

— Замерз? — Петр поднял Вовку на ноги, встряхнул, заглянул в лицо. — Пойдем в магазин, погреемся.

Они перешли улицу, зашли в большой магазин «Хлеб» и поднялись на второй этаж, где был кафетерий, когда-то их с Машей любимое место. Петр усадил Вовку за столик и принес ему чай и пирожное «корзиночку». Себе он взял кофе.

Ему инстинктивно хотелось отвлечься от тяжелого разговора с тещей, и лучшим отвлекающим фактором был Вовка.

Вовкина мордаха всегда смешила и умиляла Петра, такое уморительно важное, «министерское» выражение придавали ей толстые щеки и верхняя губа, клювиком нависающая над нижней.