Верити стояла так неподвижно, как будто приросла к месту. Герцог вздохнул, подошел к ней, взял ее на руки. Он сомневался, что без его помощи она сумеет подняться наверх, туда, где впервые за много дней ее ожидала настоящая кровать. Еще один укор совести дополнил пагубную смесь чувств, переполнявших его.

Когда Верити сжалась от его прикосновения, неустойчивый нрав герцога проявил себя. Уже несколько дней его нервы были на грани срыва, и ее упрямое сопротивление вызвало взрыв всех его чувств.

– Ради Бога, Верити! Ты в безопасности, по крайней мере пока не помоешься, – прорычал Кайлмор в ее бледное лицо.

Слабый румянец окрасил ее щеки. Презрительная насмешка оскорбила гордую Сорайю. Герцог подавил волну нахлынувшего на него желания оберегать ее; ведь он привез ее сюда, чтобы наказать, а не для того, чтобы стать ее нянькой, разрази ее гром.

Вопреки всему он, нежно прижимая ее к себе, вышел из гостиной, пересек холл и поднялся по лестнице. Он убеждал себя, что ему только кажется, будто она стала легче, чем была в Хинтон-Стейси. Но чувствовал себя виноватым, зная, что в эту последнюю неделю она ела очень мало. Верити казалась ужасно хрупкой, одни тонкие косточки и безупречная белая кожа.

И тут Кайлмор встретил взгляд ее сердитых серебристо-серых глаз.

– Я не сдалась, – уверенно сказала она.

Он видел вызов в ее глазах так четко, как будто она нацарапала его иглой на коже. Эта душа не согнется и не покорится только потому, что устала и боится.

В спальне две горничные наполняли ванну и раскладывали мыло и полотенца. Они приветствовали герцога и его даму на мелодичном гэльском языке, который Кайлмор до сих пор считал языком своего сердца.

Все было приготовлено так, как он приказал.

– Увидимся утром, – коротко сказал герцог.

Она смотрела на него в немом изумлении. Должно быть, ожидала, что не успеет она снять туфли, как он набросится на нее. Черт бы ее побрал, он, безусловно, жаждал удовлетворить свое вожделение.

Но не был готов к этому по многим причинам, многое подрывало его уверенность в собственном самообладании. Этот дом. Его воспоминания. Жажда овладеть ею. Ее беззащитность, несмотря на смелые усилия продолжать борьбу.

Нет, он поступит мудрее, он попытается отдохнуть от нее, от ее осунувшегося лица и горящих глаз.

Кайлмор задержался в дверях.

– Когда мадам снимет это черное платье, сожгите его, – по-гэльски приказал он горничным.

На следующее утро одна из горничных принесла Верити чашку шоколада. Что бы герцог ни задумал, он не собирался морить ее голодом. Накануне вечером поднос ломился от деликатесов, которых она не видела с тех пор, как покинула Кенсингтон. Герцог даже прислал бутылку отличного кларета.

Верити вымылась, поела и – поразительно – спокойно проспала всю ночь.

Ночь, проведенная в постели, сотворила чудеса. Может быть, его светлости следует снова заставить ее спать на земле. Сегодня Верити чувствовала себя вполне готовой к битве с ним.

Горничная раздвинула тяжелые шторы. И мгновенно хорошее настроение пленницы испарилось.

На окнах были решетки.

Но когда Верити вышла из комнаты, никто не остановил ее. С Ангусом и Энди, следовавшими за нею по пятам, она приступила к осмотру своей тюрьмы. Особняк был похож на вытянутый фермерский дом, он напоминал Верити увеличенную копию дома, в котором она выросла. Внутри было темно и душно, и почти единственными украшениями служили охотничьи трофеи.

На воздухе ей стало легче. Окинув хмурым взглядом неухоженные окрестности, Верити потерла запястья. Воспоминания о путах все еще раздражали ее, даже теперь, когда от шелкового шнура не осталось и следа.

После бесконечно долгого путешествия ей казалось странным проводить целый день на одном месте.