|
Они такие же люди, как и все остальные… Вот увидишь, когда этот аббат будет у нас, побоюсь ли я его сутаны. – Я не суеверна, ты это хорошо знаешь, – тихо сказала Марта, – но у меня какая то тяжесть на сердце, вот и все… Он остановился перед ней и резким движением руки прервал ее: – Довольно! Я сдал помещение – и говорить больше не о чем. И добавил веселым тоном буржуа, заключившего выгодную сделку: – Самое главное то, что я сдал за полтораста франков; это значит: к нашему ежегодному доходу добавляется сто пятьдесят франков. Марта опустила голову, выразив свое неодобрение лишь слабым движением руки, и полузакрыла глаза, чтобы удержать навернувшиеся на ресницы слезы. Она украдкой посмотрела на детей, которые, казалось, не слышали ее разговора с отцом; они, по видимому, привыкли к такого рода сценам между родителями, в которых Муре давал волю своей резкой насмешливости. – Если желаете обедать, то можете садиться за стол, – раздался ворчливый голос Розы, вышедшей на крыльцо. – Отлично! Дети, обедать! – весело вскричал Муре, дурное настроение которого сразу исчезло. Все поднялись с мест. Но тут Дезире, все время сидевшая спокойно и безучастно, заметив, что все зашевелились вокруг нее, вдруг снова вспомнила о своем горе. Она бросилась на шею к отцу и жалобно пролепетала: – Папа, у меня улетела птичка. – Птичка, моя дорогая? Мы ее поймаем. Он обнял ее и стал нежно успокаивать. Ему тоже пришлось пойти посмотреть на клетку. Когда он вернулся с дочерью, Марта с обоими мальчиками уже сидела в столовой. Лучи заходящего солнца, вливавшиеся в окно, весело играли на фарфоровых тарелках, на детских бокальчиках и на белой скатерти. В комнате, отсвечивавшей зеленью сада, было тепло и уютно. В то время как Марта, умиротворенная этим безмятежным спокойствием, улыбаясь, снимала крышку с суповой миски, из коридора донесся шум. Вбежала Роза и растерянно пробормотала: – Пришел господин аббат Фожа. II Муре досадливо поморщился. Он ожидал своего жильца никак не ранее, чем через день. Поспешно встал он из за стола, но в то же мгновение в дверях из коридора показался аббат Фожа. Это был рослый, здоровый мужчина с квадратным черепом, крупными чертами и землистым цветом лица. Позади него, в тени, стояла пожилая женщина, поразительно на него похожая, но поменьше ростом и грубее на вид. Заметив накрытый стол, они смутились и скромно отступили назад, но не ушли. Высокая черная фигура священника траурным пятном выделялась на веселой белой краске стены. – Простите за беспокойство, – обратился священник к Муре. – Мы только что от аббата Бурета; он, вероятно, вас предупредил… – Ничего подобного! – воскликнул Муре. – Как это на него похоже: он всегда витает в облаках… Еще сегодня утром, сударь, он меня уверял, что вы прибудете никак не раньше, чем послезавтра… Ничего не поделаешь, надо будет вас поскорее устроить. Аббат Фожа стал извиняться. Говорил он плавно, и голос его звучал мягко. По его словам, он был действительно огорчен тем, что явился так некстати. Высказав немногословно и в весьма подходящих выражениях свое сожаление по этому поводу, он обернулся, чтобы заплатить носильщику, принесшему его сундучок. Своей крупной, правильной формы рукой он наполовину вытащил из кармана сутаны кошелек, так что присутствующим были видны лишь стальные его колечки; затем, наклонив голову, кончиками пальцев осторожно порылся в нем. Сунув носильщику какую то монету так ловко, что никто не заметил, сколько он ему дал, он вежливо снова обратился к Муре: – Прошу вас, сударь, не прерывайте вашего обеда… Служанка покажет нам комнаты. Кстати, она поможет мне отнести это. Он уже наклонился, чтобы взяться за ручку сундука. Это был небольшой деревянный сундучок, окованный по углам и с боков полосками жести. |
