|
– Если бы у твоей матери гости перерезали друг другу глотки, – сказал он раздраженно, зарываясь головой в подушки, – то я об этом узнал бы от кого угодно, только не от тебя! На следующий день, вернувшись домой к обеду, он, едва переступив порог, воскликнул, обращаясь к Марте: – Я так и знал, что тебе глаза даны для того, чтобы ничего не видеть!.. Как это на тебя похоже! Целый вечер просидеть в гостиной и не заметить, что говорилось и делалось около тебя!.. Да ведь об этом толкует весь город, понимаешь ты? Я шагу не мог ступить, чтобы не встретить человека, который бы мне об этом не рассказывал. – О чем, мой друг? – удивленно спросила Марта. – О великолепном успехе аббата Фожа, чорт побери! Его просто выставили из зеленой гостиной. – Это неправда, уверяю тебя; я не заметила ничего подобного. – Вот я и говорю, что ты ничего не замечаешь… Известно ли тебе, например, что наш аббат натворил в Безансоне? Он не то задушил какого то священника, не то попался в подлоге. В точности неизвестно… Но как бы то ни было, его порядком таки отделали. Он прямо позеленел… Теперь он конченный человек. Марта опустила голову, предоставив мужу злорадствовать по поводу неудачи аббата. Муре торжествовал. – Я остаюсь при своем первоначальном мнении, – продолжал он: – твоя мать, видимо, что то затевает вместе с ним. Мне передавали, что она была с ним удивительно любезна. Скажи мне, ведь это она просила аббата тебя проводить? Почему ты мне об этом не сказала? Марта, не отвечая, слегка пожала плечами. – Это просто удивительно! – вскричал он. – Ведь все эти подробности очень важны!.. Госпожа Палок, которую я только что встретил, рассказала мне, что она и еще несколько дам нарочно остались, чтобы посмотреть, как наш аббат будет уходить. Твоя мать просто воспользовалась тобой, чтобы прикрыть отступление этого попа, и ты ничего не поняла!.. Ну, постарайся припомнить, о чем он с тобой говорил, когда вы возвращались домой. Он уселся против жены, уставившись на нее своими маленькими глазками, словно подвергая ее допросу. – Господи, – терпеливо отвечала она, – он говорил со мной о всяких пустяках, как всегда разговаривают в таких случаях… Говорил о погоде, что очень холодно, о том, какая ночью в городе тишина, и как будто сказал, что очень приятно провел вечер. – Ишь, лицемер какой!.. А не расспрашивал он тебя о твоей матери, о людях, которые у нее бывают? – Нет. Да долго ли мы с ним шли сюда от улицы Банн? Каких нибудь три минуты, и того меньше. Он шел рядом со мной, не предложив мне даже руки, и так быстро шагал, что мне приходилось почти бежать… Не понимаю, почему все так против него ожесточены. Вид у него довольно жалкий. Он дрожал, бедняжка, в своей поношенной сутане. Муре по натуре был человек незлой. – Да, это правда, – пробормотал он, – надо думать, ему не очень то жарко с тех пор, как наступили морозы. – И к тому же, – продолжала Марта, – нам на него жаловаться не приходится: платит он аккуратно, ведет себя спокойно… Где найти такого хорошего жильца? – Сам знаю, не найти… Все, что я тебе сейчас говорил, это просто, чтобы показать, до чего ты ненаблюдательна, когда где нибудь бываешь. Видишь ли, я слишком хорошо знаю милую компанию, которая собирается у твоей матери, чтобы придавать значение тому, что говорится в ее великолепной зеленой гостиной. Одни только сплетни, вранье и самые несусветные истории. Разумеется, аббат никого не задушил и, надо думать, не совершал подлога… Я так и сказал этой особе: «Чем перемывать чужие косточки, лучше бы самим немного почиститься». Буду очень рад, если она это приняла на свой счет! Муре солгал: ничего подобного г же Палок он не говорил. Просто доброта Марты заставила его немного устыдиться того злорадства, которое он проявил по поводу неудач аббата. |
