|
Он все считал очки. Когда Аврелия опять промахнулась, он добродушно заметил: – У вас теперь триста десять очков, с тех пор, как вы изменили дистанцию, а у вашей сестры всего сорок семь. Делая вид, будто он с живейшим интересом следит за воланом, он бросал беглые взгляды на оставленную распахнутой калитку, ведущую в сад Растуалей. До сих пор оттуда появился только один Мафр. Кто то окликнул его из глубины сада. – Чего они там так заливаются? – спросил Мафра Растуаль, беседовавший за садовым столиком с де Бурде. – Там играет секретарь епископа, – ответил Мафр. – Он проделывает изумительные вещи; весь квартал на него любуется… Господин кюре, который тоже там, в полном восторге. Де Бурде взял крупную понюшку и пробормотал: – Как! И аббат Фожа там? Взгляд его встретился со взглядом Растуаля. Обоим как будто стало неловко. – Мне рассказывали, – несмело начал председатель, – будто аббат снова вошел в милость у епископа. – Да, это случилось как раз сегодня утром, – подтвердил Мафр. – Произошло полнейшее примирение. Мне передавали очень трогательные подробности. Епископ плакал… Надо полагать, что аббат Фениль действительно кое в чем виноват. – Я считал вас другом старшего викария, – заметил де Бурде. – Вы не ошиблись, но я также друг аббата Фожа, – с живостью проговорил мировой судья. – Благочестие его, слава богу, так велико, что он посрамляет всех клеветников! Разве не дошло до того, что стали сомневаться даже в его нравственности? Это просто позор! Бывший префект бросил на нового председателя какой то странный взгляд. – А разве не старались запутать аббата в политику? – продолжал Мафр. – Говорили, будто он приехал сюда с целью перевернуть все вверх дном, направо и налево раздавать места, добиться торжества парижской клики… О разбойничьем атамане, пожалуй, говорили бы не хуже!.. Словом, целые кучи самой недобросовестной лжи! Де Бурде кончиком трости рисовал на песке чей то профиль. – Да, да, до меня доходили такие слухи, – вскользь проговорил он. – Мало вероятно, чтобы служитель церкви согласился на такую роль… Кроме того, к чести Плассана, я хочу надеяться, что он потерпел бы полный провал. Здесь никого не подкупишь. – Сплетни! – воскликнул председатель, передернув плечами. – Разве можно целый город вывернуть наизнанку, как старую жилетку? Париж может посылать нам сколько угодно своих шпиков, Плассан все равно останется легитимистским. Помните беднягу Пекера? Мы проглотили его одним духом!.. До чего все таки люди глупы! Воображают, будто какие то таинственные личности разъезжают по провинции, кому попало раздавая места. Признаюсь, мне бы очень хотелось взглянуть на одного из этих господ. Он сердился. Мафр, встревоженный, счел нужным оправдаться. – Позвольте, – прервал он его, – я вовсе не утверждаю, что аббат Фожа – агент бонапартистов. Наоборот, я считаю это обвинение просто бессмысленным. – Речь идет вовсе не об аббате Фожа, я говорю вообще. Да кто же это так продается, чорт возьми?.. Во всяком случае, аббат Фожа выше всяких подозрений. Наступило молчание. Де Бурде заканчивал чертить на песке профиль, пририсовывая ему длинную острую бородку. – Аббат не имеет политических убеждений, – сухо проговорил он. – Совершенно верно, – подхватил Растуаль. – Мы в свое время ставили ему в вину равнодушие к вопросам политики; а сейчас я вполне одобряю его. Вся эта болтовня только нанесла бы ущерб религии… Вы знаете не хуже меня, Бурде, что его нельзя обвинить ни в малейшем сомнительном поступке. Ведь вы никогда не видали его в супрефектуре, не правда ли? Он вполне достойно занимает свое место… Будь он бонапартистом, он не стал бы этого скрывать, чорт возьми! – Несомненно. |
