|
Вадим Вадимович кашлянул. – Борис, выдь-ка на минуту, нам поговорить надо. Тот только кивнул и улетучился. Как видно, мой обидчик считался здесь важной шишкой. – Садись, Свят, в ногах правды нет… – Ее и выше нет, – огрызнулся я, однако сел. – Что все это значит? – Тебе не нравится? – ушел он от прямого ответа. – Еще как нравится, – сказал я. – Всю жизнь мечтал получить сотрясение мозга. Незабываемое удовольствие. А пять дней взаперти в этом вашем изоляторе – или как его там? – просто неземное блаженство… – Сколько дней взаперти? – прищурился он. – Пять. Считать я еще не разучился. – Не пять, а восемь с хвостиком. Под землей у человека свои биологические часы, и мы под них подстраиваемся, так удобнее. Здесь у нас сорок часов в сутках. Ты попал к нам в четверг, а сейчас пятница следующей недели. Я не поверил. То есть поверил, но гораздо позже, когда на собственном опыте убедился, что он прав. Восемь дней или пять – все равно много. Мама с ума сходит, а ведь у нее слабое сердце… – Не беспокойся, – легонько усмехнулся Вадим Вадимович, будто прочитав мои мысли. – По легенде, в настоящий момент ты находишься в срочной командировке. Включен в состав бригады, спешно вызванной на оборонный объект для ликвидации аварии водоснабжения. Полная секретность, зато неплохие премиальные. Ты сам напросился подзаработать. Твоя мама в курсе. Других родственников у тебя нет. Девушка есть? – Нет. – Это хорошо. Близкие друзья? – Близкие? Тоже нет, пожалуй… – И это хорошо, Свят. Очень хорошо. Ты не удивлен, что я кое-что о тебе знаю? – Почему я должен удивляться? – пожал плечами я. – А ты и вправду не дурак, – с видимым удовольствием заключил он. – Давай знакомиться. Стерляжий Вадим Вадимович, руководитель программы. Себя можешь не называть, ты – Горелкин Святополк Всеволодович, двадцати двух лет, неоконченное высшее, холост, не был, не состоял, не привлекался. Кстати, откуда у тебя такое имя? – От отца. – Подробнее можно? Если ты не против. Я был еще как против, но почему-то размяк. То ли на меня против воли подействовал тон Вадима Вадимовича – теперь почти дружеский, – то ли продолжало сказываться сотрясение мозга. Неожиданно для самого себя я разоткровенничался. – Отец увлекался русской историей… то есть не то чтобы знал ее профессионально, но копать местами любил. Он считал, что князь Святополк Окаянный зря оболган – не убивал он Бориса и Глеба… и третьего еще, забыл, который не святой… Мол, все это идеологическая диверсия Ярослава, который и был организатором устранения братьев-конкурентов, а киллером – Эймунд, шведский наемник. В общем, отец считал, что Святополка надо реабилитировать, а хромого бандита, хоть он и Мудрый, вывести на чистую воду. Так он говорил. – И в результате тебя всю жизнь дразнят Окаянным? – А что такого? Лучше уж так… – Лучше подсунуть приятелям необидное прозвище, чем ждать, что они рано или поздно выдумают обидное? – закончил Стерляжий, и я поразился точности формулировки. |
