Делалось это таким манером: курицу убивали выщипывали у нее перья, отрезали ей голову и ноги, вынимали все внутренности, а потом резали на куски, поджаривали и куски курятины складывали в корзинку из вощеной бумаги с крышкой, вот такого вида:

Франсина так гордилась, что умеет заставить Двейна успокоиться, стихнуть, и теперь очень расстроилась, увидев, как он вдруг из‑за нее весь скрючился от злости. Он напрягся, как деревянная доска.

– О господи, – сказала она, – что с тобой?

– Если хочешь выпросить у меня подарок – сказал Двейн, – сделай одолжение, не намекай на это сразу после нашей близости. Пусть любовь будет любовью, а подарки – подарками, ладно?

– Не понимаю, почему ты вообразил, что я у тебя чего‑то прошу!

Двейн злобно передразнил ее нарочито визгливым голоском:

– «Не понимаю, почему ты вообразил, что я у тебя чего‑то прошу!» – сказал он. Вид у него был ничуть не приятнее и не спокойнее, чем у гремучей змеи. Конечно, он стал похож на гремучую змею из‑за тех вредных веществ, которые бурлили в его организме. А настоящая гремучая змея выглядела так:

Создатель вселенной приделал погремушку на хвост этой змее. Кроме того, Создатель сделал ей передние зубы, похожие на шприцы, наполненные смертельным ядом.

Трудно мне иногда понять Создателя вселенной.

Например, Создатель вселенной изобрел еще одно существо – мексиканского жука, который мог задний конец своего туловища превратить в ружье с холостым зарядом. Жук мог выбрасывать из себя газы, сбивая воздушной волной других насекомых.

Честное слово, я читал про этого жука в статье «Удивительные животные» в журнале «Клуб гурманов».

Франсина вскочила с постели: зачем делить ложе с существом, похожим на гремучую змею? Она пришла в ужас. И, не находя слов, только повторяла:

– Ты у меня единственный, ты – мой!

Это значило, что она готова во всем соглашаться с Двейном, готова ради него пойти на что угодно, делать даже то, что ей неприятно или трудно, и стараться что‑то для него придумывать, доставлять ему удовольствие (хотя он иногда ничего и не замечал), в общем, готова даже умереть за него, если понадобится, – и так далее.

Она честно старалась жить ради него. Ни о чем лучшем она и мечтать не могла. И когда Двейн стал упорно говорить ей все назло, она просто потеряла голову. Он говорил ей, что все женщины шлюхи, что каждой шлюхе – своя цена и что цена Франсине – стоимость закусочной с жареной курятиной, а такая закусочная влетит в добрых сто тысяч долларов, когда выстроят и стоянку для машин, и уличное освещение поставят, и так далее.

Захлебываясь слезами, Франсина несла какую‑то невнятицу, стараясь объяснить, что она вовсе не для себя хотела эту закусочную, а для Двейна, что она вообще все хочет только для Двейна. Сквозь рыдания прорывались какие‑то фразы:

– Думала, сюда столько людей ездит навещать родственников в тюрьме, думала, все они черные, а черные так любят жареную курятину.

– Ах, вот оно что! Задумала открыть забегаловку для черномазых? – сказал Двейн. И так далее. Словом, теперь Франсина оказалась в числе тех сотрудников Двейна, которые поняли, до чего он может быть противным.

– Гарри Лесабр был прав – сказала Франсина. Она прижалась к стене, закрыв рот ладонью. Гарри Лесабр, как известно читателю, был продавцом у Двейна и любителем носить женское платье.