— По-моему, ты несешь чушь, — говорит чернокожий. Он и в самом деле бледен. Наверное, все дело в лунном свете, думает Карл.
— Может быть, и чушь, — соглашается Карл.
— Воображение помогает человеку стать тем, чем он хочет быть. Воображение дает нам все, что делает нас людьми.
— И оно же рождает страхи, людоедов и бесов, уничтожающих нас. Беспричинный ужас — это тоже плод воображения. И бессмысленная жестокость. У каких еще животных имеются страхи, подобные нашим?
Чернокожий пристально смотрит на Карла. На несколько мгновений глаза его словно загораются дьявольским огнем. Но, возможно, это просто игра лунного света.
* * *
Карлу семнадцать лет. Он — одураченная жертва дуче. Бежал из Берлина и принял итальянское подданство, в результате чего угодил в армию. В эти дни в Европе невозможно выиграть на ипподроме жизни. Плохо. Больно…
Жарко.
* * *
— Значит, ты признаешь, что боишься? — спрашивает Карла его друг.
— Конечно. Во мне живет страх, во мне живет чувство вины, во мне живет чувство неудовлетворенности…
— Забудь свою вину и свои страхи, и ты будешь удовлетворен.
— А буду ли я при этом человеком?
— Так чего же ты, в конце концов, боишься?
* * *
Карлу семнадцать лет. Где его мать, он не знает. Где отец, тоже не знает. Дядя, итальянский подданный, усыновил его в 1934 году. Почти немедленно Карла призвали в армию. Он был безработным. В армию пошел под новой фамилией дяди — Джомбини, но все знали, что на самом деле он еврей.
Карл заподозрил, что, должно быть, их отправляют в Эфиопию, когда всем ребятам в бараках выдали тропическое обмундирование. Карл не один так считал. Почти все были уверены в этом.
И вот теперь, после бесконечного плавания и бесконечных переходов, он здесь — лежит в пыли возле горячей глинобитной хижины в грязной дыре под названием Адуа. Вокруг слышны разрывы бомб, артиллерийская канонада, а он лежит. Винтовка исчезла, в желудке допотопное копье, тело наполнено болью, а голова — сожалениями. Мимо бегут его товарищи, очумело паля во все, что движется. Карл не пытается звать на помощь. Он знает, что за потерю винтовки — ее отнял одетый в белое бритый человек с коричневой кожей — ему не миновать наказания. Карл даже не успел никого убить.
Поначалу он ел себя поедом за то, что уехал из Берлина. Как бы то ни было, а жизнь его, в конце концов, могла в Германии сложиться иначе. Но после того, как был разгромлен их магазин, родители запаниковали и Карлу пришлось уехать. Живя в Риме, он так и не привык к итальянской пище. И теперь лежал и вспоминал берлинские рестораны, мечтая отведать нормальной еды прежде, чем покинуть сей мир. А еще Карл сожалел, что не удалось сделать карьеру в армии, хотя знал: любой парень с головой на плечах в военное время может шутя сделать себе отличную карьеру.
Неподалеку разорвалась бомба. Взрывная волна слегка пошевелила тело Карла. Пыль застлала все вокруг. Вопли, выстрелы, рев самолетов, визг осколков и бомб удалялись. От пыли страшно запершило в горле, и Карл прикладывал все силы, чтобы удержаться от кашля и не сделать и так невыносимую боль в животе совершенно безумной. Но, в конце концов, он закашлялся, и копье задрожало — резкая черная прямая линия на фоне пыли. Все остальное смутно проступало сквозь пыль; лишь копье хорошо было видно.
Карл лежал и смотрел на древко копья, заставляя глаза фокусироваться на нем. Больше он ни на что не был способен.
Вообще-то предполагается, что, когда вы умираете, уже не до построения планов на будущее. Но Карл чувствовал себя обманутым. Он вовремя убрался из Берлина. Если говорить честно, он правильно сделал. |