Изменить размер шрифта - +
Местные власти селят сюда матерей-одиночек и неблагополучные семьи; так им проще свалить с себя заботу об этих несчастных. Обстановка дома 14 не претерпела существенных изменений за тридцать лет, прошедших с тех пор, как здесь был бордель. Однокомнатные номера, общие туалеты, недостаточное отопление, сгнившие рамы и атмосфера безысходности. Во время дождя обитатели дома с тоской наблюдали, как сочится вода сквозь щели в рамах, как мокнут стены и как от них отстают обои.

Бесхозность порождает равнодушие, и никому из жильцов не пришло в голову поднять тревогу по поводу запаха газа, стоявшего в доме уже несколько дней. Это дело хозяев, которые появляются здесь, когда захотят. Жильцов это не касается, так они, по крайней мере, думали.

С наступлением сумерек автомат щелкнул своими реле и включил свет на лестнице. Это были всего лишь шестидесяти ваттные лампочки, по одной на лестничную площадку, но небольшого искрения в цоколе одной из них оказалось достаточно, чтобы вызвать взрыв газа, обрушившего все пятиэтажное здание и значительную часть соседнего, В соседнем доме, к счастью, никого не оказалось, он пустовал, но в доме 14 проживали пять семей, женщины с детьми, в том числе и грудными. Из-под его обломков живыми вытащили только восьмерых. Восьмерых из двадцати одного. Когда король прибыл на место катастрофы, он увидел огромную кучу кирпичей, разбитых дверных проемов и исковерканных остатков мебели, по которой в резком свете прожекторов карабкались пожарные. Подозревали, что под ней погребены еще несколько человек, о которых не было сведений. Над головами спасателей зловеще раскачивалась повисшая на конце балки двуспальная кровать, и ее простыни хлопали на порывистом ветру. Ради безопасности пожарных ее следовало сбросить оттуда, но автокран где-то застрял из-за дождя и уличных пробок, а ждать было некогда, — король попросил отвезти его на место аварии сразу же, как узнал о ней.

— Я не собираюсь ни давать указания, ни путаться под ногами. Но слово, сказанное в минуту тяжелой утраты, весомее тысячи запоздалых эпитафий.

Запрос попал в диспетчерскую Скотланд-Ярда в тот момент, когда сотрудники делали доклад министру внутренних дел, и он немедленно сообщил новость на Даунинг-стрит. Когда король прибыл на место, он увидел, что, сам того не зная, стал участником гонки и эту гонку проиграл. Урхарт уже утешал раненых, выражал сочувствие расстроенным, давал интервью, позировал перед телекамерами, словом, был на виду. В результате монарх выглядел игроком, вызванным на поле со скамьи запасных. Игрок вроде бы и способный, но игра уже сделана. Но это не футбольный матч, во всяком случае, не должен быть, старался убедить себя король.

В течение некоторого времени монарху и премьер-министру удавалось избегать друг друга: один тихо разыскивал и расспрашивал пострадавших, другой сосредоточился на поисках сухого места, откуда можно было бы давать интервью. Но оба знали, что встреча неизбежна. Если они откажутся от нее, то сенсации не миновать и трагедия превратится в фарс. Подобно часовому, король стоял на вершине груды обломков, окруженный быстро расширяющимся озером жидкой грязи, которое Урхарту пришлось форсировать, чтобы добраться до него.

— Ваше Величество.

— Мистер Урхарт.

Теплоты в их приветствиях было не больше, чем при столкновении двух айсбергов. Ни один из них не смотрел на другого, оба предпочитали обозревать окрестности.

— Не говорите ни слова, сир. Уже и так слишком много горя, слишком много противоречий. Смотрите, но ничего не говорите. Я вынужден настаивать на этом.

— Никакого даже самого беглого выражения сочувствия? Даже под вашу диктовку?

— Даже кивка головой, даже скорбного выражения лица или нарочито опущенных глаз. Даже согласованных фраз, потому что вам, похоже, доставляет удовольствие затягивать узлы, которые пытаемся распутать мы.

Выразительным жестом король словно отмел обвинение.

Быстрый переход