Тут только я поняла, почему так возмутился Хеня, когда я заподозрила его в любви к дурнушке Вивьен. Его Вандзя была полной ей противоположностью. И как уродство той так и бросалось в глаза, так бросалась в глаза красота этой. Она просто покоряла прелестью своей молодости. Тоже никаких особенно прекрасных черт во внешности, но сразу же очаровывала исходящая от нее необыкновенная миловидность, естественная, неподдельная привлекательность и неотразимый шарм.
— Интересно, почему же Мирек не хотел ее? — недоуменно пробормотала Малгося.
— А вдруг она глупая и хищная эгоистка? — предположила я. — Сначала он, возможно, был не прочь, а потом испугался иметь дело с сильной натурой. Она вряд ли бы мирилась с соперницами.
— Возможно. Что будем делать? Ждать? Неплохо бы подслушать, на каком они этапе. Сможешь подкрасться? Ну хотя бы до той серебристой ели.
Малгося только покрутила пальцем у виска. А я пожалела, что сама не могу. Эх, мне бы сбросить лет тридцать!
Тут вроде бы люди у павильона начали расходиться, и вдруг в ворота въехал знакомый мне пикапчик пана Ришарда. За рулем сидел Хеня.
Я философски заметила:
— Если человек терпеливо смотрит, он всегда что-нибудь увидит.
— Мы сюда на представление приехали?
— Очень может быть.
Спектакль вышел неплохим. Похоже, на машине отразились чувства, охватившие ее водителя. Она вроде бы остановилась как вкопанная, потом резко скакнула вперед, потом назад и попыталась круто развернуться, как бы намереваясь сбежать. Потом машина все же остановились, и Хеня вышел.
— Я за магнолией, — заявил он.
Вандзя кинулась к нему с непонятным возгласом: «Ах ты, дьявольское отродье!»
И разразилась слезами.
К ней бросилась женщина значительно старше ее, крупная и жилистая. За женщиной нерешительно дернулся комиссар, за ним сержант. Хеня схватил Вандзю в объятия, и она тут же принялась колотить его кулаками в грудь. Думаю, если бы с такой силой она молотила по крылу машины, ему был бы нанесен значительный урон.
В свою очередь жилистая особа, не давая комиссару вставить слово, принялась ругать девушку отборными словами, из которых самыми деликатными были «ослица хреновая». И пообещала своими руками свернуть ей шею и разнести на куски дурацкую голову, добавив при этом: «Если бы не твоя мать…»
Вандзя уже просто рыдала, не кричала, не молотила кулаками. Напротив, сильно обняла Хеню за шею, прижимаясь к нему, словно ища защиты. Жилистая баба попыталась их расплести, комиссар без конца как попугай повторял одну и ту же фразу, которой я не могла расслышать. Прижимая к себе Вандзю, Хеня, кажется, попытался довести до сведения присутствующих, что он приехал за магнолией.
— За магнолией я! Селедочной! Гвяздовский с пани договорился и уже подобрал! И оплатил. За магнолией я! Слышите? За магнолией!
— Что за селедочная магнолия такая? — спросила меня Малгося. — Никогда не слышала.
— Я тоже. Охотно бы поглядела.
Интересное зрелище закончилось раньше, чем нам бы хотелось. Совместными усилиями Вандзю оторвали от Хени. В ответ на вопрос комиссара Хеня подтвердил, что да, он Хенрик Вензел. Поскольку во время шума нам удалось-таки занять позицию за серебристой елью, мы все слышали.
— Насчет магнолии не возражаю, — стиснув зубы, говорил комиссар, — но потом вам придется поехать с нами. Слишком уж большую прыть проявили вы в то воскресенье, а в данных вами показаниях все переврано. Очень жаль, но ничего не поделаешь. Надо все уточнить. И надеюсь, теперь-то вы не станете стараться убедить нас, что пани Вандзя Сельтерецкая для вас просто малознакомая особа.
И, обратившись к заплаканной Вандзе, заявил, что и ей тоже придется проехаться в полицию,
— Вы уверяли нас, пани, что вам нет никакого дела до пана Вензела. |