— Она на полке стояла?

— Должно быть, на полке, где же еще?

— Тогда знаю, о чем вы говорите. Действительно, стояла на полке. Но он получил ее давно, когда мы познакомились, она уже там стояла. Наверняка от этой мрази и получил ее в подарок, она очень такая… декоративная. Что-то он о ней говорил… сейчас припомню… вроде какой-то родственник, что ли… ага, вспомнила, что это чужая вещь, грымза ее украла, так что он даже и выбросить ее не может. И жалко, вещь дорогая. Но если кто хватится и к нему с претензиями, то неприятности будут.

И точно, еще какие неприятности! Мирек свою заменил моей… Пасечники вернулись из-за границы… Из Штатов, возможно, там встретились с Бригидой. Бригида требовала возвращения зажигалки, Мирек подбросил им мою, свою оставил на всякий случай, раз такие с ней сложности, и чтобы грымза не скандалила…

— Она там часто бывала у него?

— Лезла к нему, почитай, каждый день, да он ее не впускал. Избегал всеми способами. То просто не отпирал дверь, то делал вид, что его нет дома, или Габриэлу на нее напускал. Свою сестру, значит. Но бывать бывала.

Теперь надо было задать очень щепетильный вопрос, как бы это сделать поделикатнее? И я, запинаясь, начала:

— А не было ли у пана Мирека… какой-нибудь… такой поклонницы, скажем, которой он мог подарить зажигалку? Презент сделать, так сказать…

Вандзя удивилась:

— Так ведь она у него стояла, никому он ее не дарил. И вообще, это они ему презенты делали, а не он им. Каждая когтями вцеплялась и тянула к себе изо всех сил и всеми способами пыталась привлечь его внимание, завоевать, так сказать, благосклонность, то одним, то другим подольститься. Одна клиентов ему подыскивала, другая рекламу делала, третья дорогими подарками осыпала. Специально выискивали, что бы ему такое особенное подарить, не считались ни с затратами, ни со временем, лишь бы он на них внимание обратил. Только я одна…

И опять не удержалась от слез, но быстро заставила себя успокоиться, потому что на горизонте появилась пани Анна:

— Да и на тебя ему было наплевать, глупая ты курица, и я давно тебе это говорила. И во что ты превратилась из-за этой саранчи подзаборной? Не человек, а прямо компост какой-то, тобой хоть пол подтирай, никакого уважения от людей, знают, ты в его руках была послушным орудием и все исполняла, что ему заблагорассудится, так что твоему слову никто не верил. Бедный Хеня не знал, куда от стыда глаза девать. Уж он из-за тебя напереживался — страшно сказать.

— Хеня его не… — отчаянно крикнула Вандзя.

— Но они думают, именно он!

Оставив зажигалку в покое, я тоже переключилась на полицию:

— Да, кстати, я знаю, менты тут были. Что вы им сказали?

— Ничего! — возмутилась Вандзя.

— Почти ничего, — подтвердила ее слова пани Анна. — Но именно такое вот красноречивое молчание — все равно что ты его пальцем поманила. А я знаю, что это не он, и тоже им этого не скажу, потому что… ну… потому!

Я всецело поддерживала их мнение, не говоря уже о том, что считала: убийца Мирослава Кшевца сделал благое дело.

Анна Брагач все же не выдержала и высказалась:

— Полиция его проверяла с часами в руках, где когда был и кто может подтвердить. А ведь он, дурачок, тогда совсем голову потерял и помчался его разыскивать. В конце концов и сюда приехал, но, сдается мне, уже поздно было.

Тяжело вздохнув, она замолчала, оглянулась и присела на деревянный ящичек с небольшим тамариском. Я тоже оглянулась с той же целью и присела на краешек бочонка с можжевельником обыкновенным, который тут же уколол меня в мягкое место.