Изменить размер шрифта - +
И нельзя сказать, что их там продавали, всего один раз и продали. И вообще там продавали вещи или только в нескольких экземплярах, или и вовсе в одном, как, допустим, мебельный гарнитур работы Якобсона. Это самый дорогой магазин в Дании. Мода на настольные зажигалки держалась недолго, а таких, как эта, я нигде не встречала.

— Может, ему кто-нибудь ее подарил?

— Вполне возможно. Ведь и свою я получила в подарок, даже с дарственной надписью. А тут, глядите, никаких надписей.

Собеслав вертел в руках зажигалку, внимательно осматривая, а мы все, затаив дыхание, ждали, что он скажет. Собеслав попытался высечь из нее огонь, но ничего не получилось.

Поставив ее на стол, он заявил, что ничего не может сказать об этой вещи. Не знает, откуда она у брата появилась. И спросил: она что же, не работает?

— Думаю, в ней просто нет газа, — предположила я. — Наполнить ее газом я не пыталась, хотя свою наполняла много раз, правда редко, газа хватало надолго. Заправляла я ее в одном и том же магазине, очень дорогом и хорошем, была у них постоянной клиенткой. А эту можете забрать.

Собеслав покачал головой.

— Честно скажу — не хочу Как-то не лежит у меня к ней душа, к тому же она исчезла из дома брата после его смерти. Сестра наверняка уже заметила пропажу, и сразу прицепится — откуда она у меня. Я ведь временно остановился у сестры, где я ее спрячу?

Робко, запинаясь, Юлита обратилась к молодому человеку:

— Означает ли это… что вы… в полицию…

— Что в полицию?

— Вы не пойдете?

— Нет, обязательно пойду. Они сами меня вызовут.

— Но… вы ведь… не скажете…

Малгося потеряла терпение:

— Скажите прямо, вы намерены известить полицию, что застали в вашем с братом доме подозрительных лиц? Мы все хотим знать это.

Собеслав с большим трудом заставил себя перевести взгляд с Юлиты на нее.

— И признаться, что я тоже там был? Так ведь? Я своего брата не убивал, могу доказать, что в тот день меня вообще не было в Польше. Что я, дурак, сам же информирую их, что был незаконно на месте преступления, а потом занимался неизвестно чем, я говорю сейчас вот об этом нашем разговоре. Общении с вами. И об этом не собираюсь ставить их в известность.

— А почему, собственно, вы согласились поехать с нами к пани Иоанне? — вежливо и ненавязчиво поинтересовался пан Ришард.

— Да потому, что я ничего не понимал! Вы мне совсем задурили голову. И опять же, если честно, вы мне как-то показались… не сердитесь, но показались все же причастными к преступлению. А он мне как-никак родной брат. И я подумал: а вдруг я чего разузнаю? Любил я брата или нет, неважно, но попытайтесь оказаться на моем месте. Приезжаете на родину, и узнаете о насильственной смерти близкого человека. И что, сядете на полати и станете плести косички?

Невероятная картина плетущего какие-то косички на полатях пана Ришарда нас всех так поразила, что дара речи лишились все поголовно. При чем здесь полати и откуда пан Ришард возьмет косички? Разве что окажется в дурдоме и в своем воображении…

И все же именно Ришард, человек уравновешенный и не склонный к паранойе, первым пришел в себя:

— Пожалуй, я вас понимаю. Возможно, на вашем месте тоже попытался бы что-то предпринять. Но вы не с тех начали.

— Теперь-то я понимаю.

— А мы остаємся со своей дурацкой проблемой. Возможно, мы кажемся смешными со своей дурацкой зажигалкой. Убит человек, подозреваемых и мотивов убийства хоть отбавляй, видимо, какая-то крупная афера, а наша мелочь, как клещ, впилась в нас, и не выковырять его. Пани Иоанна права, это как болезнь, не обязательно солитер, но мучает всех нас.

Я слушала, и во мне нарастало возмущение.

Быстрый переход