— Он бредит? — нервно сказала графиня. — Что же он говорит?

— Не могу всего понять, потому что он, обыкновенно, бредит по-французски, но вот что мне удалось разобрать. Он хочет увезти от вас Ванду… Это чудовище обожает свою дочь.

— Несчастная девушка!.. Отдать ее этому негодяю!.. Ужасно, ужасно!

— Сударыня, я мать Ванды и люблю ее более всего на свете… Я знаю, что за мной следят, что смерть, может быть, угрожает мне, но я пришла сюда умолять вас не покидать дочь мою, на которую я передаю вам все свои права.

Она подала графине довольной большой сверток бумаг.

— Вот метрическое свидетельство Ванды и прочие бумаги, необходимые для утверждения ее прав по французскому законодательству. Тут же и завещание мое, в котором я рассказываю мою печальную повесть и по которому Ванда должна получить состояние, лично принадлежащее мне. Кроме того, вы найдете другие документы… Трудно было добыть все это, но теперь, слава Богу, они в ваших руках; знайте, что если Майор вздумает мстить вам, вы теперь легко можете погубить его.

— Я с благодарностью принимаю эти бумаги, но, скажите, что вы сами намерены теперь делать?

— Я погибла… Майор давно меня подозревает, шпионы окружают меня, и когда он узнает, что я здесь была, он убьет меня.

— Полноте… В Париже нельзя так легко убить, как в саванне.

— Майору все можно… Клянитесь, что вы не оставите мою дочь! — прибавила она, с мольбою скрестив руки.

— Клянусь вам! Наша Ванда имеет теперь двух матерей.

— Да, из которых одна, верно, недолго проживет.

— Бросьте эти мрачные мысли! — утешала ее графиня. — Хотите ее видеть? — прибавила она, улыбаясь.

— О!..

— Сейчас! — сказала графиня, позвонив.

— Скажите барышне, — приказала она вошедшему лакею, — что я прошу ее в гостиную.

Через несколько минут вбежала счастливая и веселая Ванда, и не, замечая постороннего лица, бросилась на шею графине.

— Тише, тише, — с улыбкой остановила ее графиня, — вы не видите разве, что я не одна?

Ванда слегка сконфузилась, но, оправившись тотчас, непринужденно подошла к донне Люс.

— Извините, сударыня, — сказала она, — я думала, что матушка моя одна… Вы сами знаете, какое счастье целовать свою мать.

Донна Люс поклонилась ей, еле удерживая слезы.

Графиня поторопилась прийти ей на помощь.

— Милая Ванда, — сказала она, — я оставила свой флакон или в спальне, или в будуаре… Поищи его, пожалуйста… Я сейчас вернусь туда.

Ванда уже уходила, но вдруг остановилась и повернувшись к донне Люс, сказала по-испански:

— Сударыня, я не имею удовольствия вас знать, но какая-то невольная симпатия притягивает меня к вам. Позвольте мне вас поцеловать. Согласие ваше будет, как бы прощением за мою невольную невежливость.

— Милое дитя!

И, открыв объятия, донна Люс прижала девушку к своей груди. Слезы душили ее, но она не смела плакать, чтобы не возбудить подозрение в дочери.

— Теперь мы знакомы! — весело сказала Ванда, тихонько освобождаясь из ее рук. — Вы увидите, что мы будем друзьями…

И, слегка поклонившись, она, как птичка, выпорхнула из гостиной.